– Амнезия-с?

– Еще под конец говорил, что мир очень скоро изменится … сильно изменится. Что многие даже не успеют осознать … осознают - но поздно … вся грязь всплывет на поверхность и станет видна в приглушенном свете … что мы должны любить друг друга, ценить жизнь, верить … я там, знаете, особо не слушал уже потом.

– Ну, правильно-с, что не слушали. Чего их, чокнутых, то слушать! Чтоб здоровыми остаться, надо меньше …

– Издеваться! Док, вы не дослушали! Он потом, значит, ко мне подошел - ну, когда его уже в машине везли мы с ребятами сюда … спокойно так подошел, сел, взглянул в глаза … Док, вы бы видели, что у него было в глазах … такая смесь грусти и вместе с тем какой-то внутренней радости, умиротворенности что ли, это просто не передать - я в них чуть не утонул в тот миг этот первый, док! А потом он мне в глаза смотреть начал и у меня - слово даю!
– вот прямо мурашки по спине побежали как будто - он как будто Душу мою читать как книгу открытую начал, понимаете? Вот прямо такое ощущение и было! А потом еще взял - да и начал рассказывать все о жизни моей, и судьбе, и доле - и что меня гложет, и почему я таким стал, какой я есть ныне, и что пусть я и маленький человек, но и мне роль своя хорошая предназначена … все рассказал! Я ж даже сказать ничего не мог в тот миг просто от изумления - смотрю в его глаза эти грустные, и рот открытым держу как псих последний!

– Дак вы, коллега, психов то больше слушайте, авось и слюнка то у вас из ротика еще побежит! Ладно, хватит. В шестую палату его определите, рядом со вторым Наполеоном. Там ему самое место - и самое время.

– Время … да, хм … самое время.

– Ну, а документы то у него хоть были с собой? Как мне прикажете его записать то по документам у нас?

 - А вы знаете, док, что самое странное …, - и говоривший грустно взглянул на своего ментора, - не было у него документов … и он ведь так и просил называть себя – Безымянным …

01.11.2010

Когда же это было?

Иногда мне кажется, что все это произошло какие-то минуты назад, хотя с тех пор миновали долгие двадцать лет.

Это не сказка - нет. Это история моей жизни, ее удивительная и незабываемая часть, ее путеводная сверкающая звезда. Начало моего нового пути в мире. Если хотите - солнечное перерождение.

Наша память всегда запечатлевает для нас самые запоминающиеся и удивительные моменты. И сейчас, спустя двадцать лет, я крайне отчетливо помню тот ярчайший почти что месяц. Они, те дни, как на ладони раскрываются передо мной - когда бы я ни пожелал, память повторяет их для меня в ярчайших подробностях - каждый день из нескольких десятков. Иногда мне даже кажется, что какая-то особая память хранит те события …

Они остались в моем сердце - те дни.

Сейчас я снова вспоминаю эти мгновения, и слезы катятся по моим щекам. Это слезы грусти и слезы радости, друзья мои.

Каждый день и каждый час - как на ладони …

* * *

 “Джон, тебе уже пора домой! ”, - и встревоженная мать показалась на крыльце.

Но мальчик ее и не слышал - он был далеко. Они вместе с Джимом и Лаурой - девчонкой из того же квартала - плескались в реке. Они зачерпывали своими детскими ладонями пригоршни воды, и что есть силы бросали их друг в друга, обливая сверкающим водяным потоком.

Вот он схватил двумя руками струящуюся воду и швырнул ее в Джима, облив ему лицо. Тогда Джим, до сих пор увлеченный метанием струй в смеющуюся Лауру, как-то приставил руку к воде - и через мгновение целый водяной вихрь охватил его.

Вокруг Джима возник водяной щит. Сам же он крутился в воде и бил по ней руками - и струи летели в разные стороны от него, задевая и правого (кем здесь могла считаться Лаура - ведь не она же, в конце концов, начала на него эту атаку!), так и виноватого - то есть Джона, имевшего неосторожность облить это водного чемпиона Джима и сейчас, обливаемого бесперебойным потоком, уже горько жалевшего об этом своем столь опрометчивом шаге.

Однако этот новый водяной барьер и метаемые струи, казалось, лишь больше воодушевили их всех - они хохотали и обливали друг друга, уже не закрывая лица от несущихся в разные стороны по совершенно непредсказуемым траекториям водных струй, посылаемых той или иной стороной.

Постепенно он вместе с пришедшей ему на помощь против этого Лохнесского чудища Лаурой стал все больше и больше теснить Джима к берегу - струи били в лицо, он уже не видел Джима толком, но продолжал сражаться. Но и Джим не отступал - теперь он успевал метать воду уже и в Лауру, и той доставалось не меньше, чем ему.

Они бились и бились друг с другом, и звонкий ребяческий смех наполнял пространство и раскатывался волнами вокруг.

Они здорово повеселились в тот день. Джима все-таки удалось вытеснить на берег - и они вместе с Лаурой как полноправные победители затем обливали его, уже побежденного и не сопротивляющегося с двух сторон изо всех сил.

Затем они гонялись друг за другом в воде, как стаи кровожадных акул, как сказал все тот же Джим. Тех, кого догоняли, хватали в воде за пятки и тащили на берег. Проще всего получалось догнать Лауру - после того, как ее удавалось схватить за пятки в воде, она, как и положено побежденному, покорно шла на берег и ждала там, пока они гонялись друг за другом. Затем, смеясь, она плыла к ним - и уже догоняла их, изрядно уставших в погоне друг за другом, и ей почти всегда это удавалось. Ну, разумеется, они поддавались ей.

Потом были лесные прогулки и пение птиц в ветвях деревьев. Было утро и они, усевшись на древесные бревна, заворожено слушали птичью трель.

“Наши лесные братья умеют воздавать хвалу свету”, - как сейчас помню эту фразу Лауры.

Были их совместные прятки-ляпы в лесных буреломах и обильных ветвях росших здесь высоких кустарниках. Были спуски с морозных ледяных гор и игра снегом. Было падение в глубокие сугробы и дружелюбный смех стоящих рядом с тобой друзей. Была радость познания столь громадного и удивительного мира, открытого их взорам.