Письмо состояло из нескольких слов:

«Консул Люций Антоний — Фульвии, супруге Марка Антония, триумвира.

Осажден в Перузнии. Требуй помощи у Калена, Басса и Поллиона, подыми всю Италию против Октавиана».

Едва Люций успел укрыться в Перузии, как к ее высотам подошел Агриппа. Начались томительные дни осады, перестрелок, мелких стычек и вылазок. Люций ждал восстания землевладельцев, но они не восставали: ждал помощи, но она не подходила к городу. Отчаяние овладело им. Он не понимая, почему люди, за которых он боролся, изменили, отчего медлили Кален, Басс и Поллион. Неужели землевладельцы трусят, дрожа; за свои ничтожные жизни, а легионы ненадежны? Кому же верить, на кого надеяться?

Фульвия? Это она толкнула его на мятеж, не соразмерив сил своих, не заручившись твердой поддержкой легионов. И теперь он сидит, как в мышеловке, и только по милости Октавтгана может избежать кары.

Дни тянулись скучные, как осенние тучи. С городских стен смотрел Люций, как воины Агриппы воздвигали насыпь вокруг Перузии. Посытая отряды для отражения врага и разрушения вала, он любовался смелыми вылазками воинов, но эти налеты не могли остановить упрямого Агриппы.

Консул понял, что враг решила взять его измором. Продовольствия в городе оставалось немного, и он повелел выдавать его небольшими долями, а населению меньше, чем легионариям.

Однажды в Перузию пробрался посланец от Фульвии. Матрона писала, что Кален, несмотря на ее просьбы, не двинулся из Галлии, а Басс, Планк и Поллион хотя и находятся недалеко от Перузии, но выступить опасаются: легионарии ненадежны, ненавидят Люция, вождя аристократов, врага ветеранов, выступавшего не раз против распределения земель.

Прочитав письмо, Люций созвал молодых нобилей, служивших у него военными трибунами и декурионами, и горестно воскликнул:

— Мы боролись за них, а они, подлецы, изменили нам! Они дрожат за свои холеные шкуры, которые следует бить нещадно воловьими бичами и скорпионами! О продажные люди, продажное общество, продажная свора магистратов! Будьте прокляты во веки веков!.. А вы, — обратился он к молодежи, — отрекитесь от своих продажных отцов! А если кто-нибудь из вас вернется в Рим и встретится со своим отцом, пусть не дрогнет рука, поражая изменника в коварное сердце!

Пират Менас плыл ночью в маленьком челноке. Рядом с ним сидела Лициния. Гребцы бесшумно опускали весла в черную воду. Приказано было всем молчать, — Менас опасался внезапного нападения. Такие случаи бывали: в бухточках нередко скрывались правительственные корабли, которые вели борьбу с судами Секста Помпея, мешавшими подвозу хлеба в Рим, и корабли внезапно обрушивались на суда Секста, ломали у них весла и овладевали застигнутыми врасплох судами.

Хотя африканский хлеб к Региуму вообще не подвозился и присутствие неприятельских кораблей в этих водах было странно, Секст Помпей, полатая, что триумвиры охотятся за ним, сказал Менасу, отпуская с ним Лицинию: «Будь осторожен. Эта женщина не должна попасть в плен, ей поручено важное дело. Необходимо, чтобы она благополучно прибыла в Италию».

Менас высадил ее в Региуме и тотчас же отплыл. В городе Лициния отыскала верного вольноотпущенника Помпея, и он снабдил ее пропуском и письмами к популярам.

— В Риме страшно, клянусь Феронией! — шепнул вольноотпущенник. — Если попадешься в руки палачей, не выдавай нас. Говори, что ты вольноотпущенница Марка Антония. И Октавиан тебя не тронет. Деньги у тебя есть?

— Есть.

— Если не хватит, напиши, и я пришлю, сколько понадобится… Ты, конечно, знаешь, что тебе делать.

— Ты говоришь об осторожности, а сам неосторожен. Всякий скажет, что ты готовишь оружие.

Вольноотпущенник растерянно смотрел на нее. — Ты сам себя выдаешь, — продолжала Лициния, указывая на мечи, сваленные в угол и плохо прикрытые кожами.

Вольноотпущенник испуганно бросился к ним и стал бросать на них старую одежду.

— Разве можно держать оружие в доме? Увидит хозяин — донесет или проболтается.

Спустя несколько дней Лициния прибыла в Рим. Она удивилась, что господами города были воины и триумвир Лепид подчинялся им. Она нашла в цирке популяра Понтия. Он возмужал и окреп — мускулистые руки, широкая грудь, красное, загорелое лицо. Он был в красной тунике и только что окончил состязание с бородатым мужем в белой тунике и победил его. Это были пробные игры, или упражнения, под руководством выдающихся мужей, отличившихся на ристалище по сто и двести раз в своей жизни и не принимавших больше участия в состязаниях. Они считались учителями верховой езды, ристаний и обучали молодежь своему искусству.

Понтий сообщил Лицинии, что популяры, сподвижники Клодия и Сальвия, разбрелись по миру: кто поступил в легионы, кто отплыл в Африку, Испанию и Азию, и только несколько человек работает так же, как и он, в цирке.

— Мы держим связь с ними, — продолжал Понтий, — переписываемся и мечтаем о том времени, когда можно будет начать борьбу. Тогда они бросят свои дела в чужих странах и возвратятся в Рим. А ты, жена Сальвия, где была? Я давно тебя не видел…

— Я боролась на стороне Кассия и Брута, а теперь борюсь на стороне Секста Помпея.