Висницкий поднял подбородок и трагично опустил бесцветные ресницы.

— Ладно, — сказал Сапожников, — насчет экзамена мы еще подумаем. А вы, — он развернулся к Андрею Григорьевичу, — поговорите с девушками. Буквально в двух словах. Знаете, на всякий случай.

С этой репликой Иван Владимирович широко улыбнулся и прикрыл за собой дверь. Повисла тишина. Некоторое время Висницкий сосредоточенно смотрел на какую-то дальнюю точку в перспективе — между мной и Ритой, потом встал и закурил, стукнув спичечным коробком о край стола.

— Ну вы и влипли. Иван Владимирович — человек серьезный. Ладно. Перед экзаменом подойдете ко мне.

— Спасибо, — сказала я, — мы как-нибудь сами.

— Хорошо. Идите. — И прокричал нам вслед: — А вы не такие гнилые, как я думал.

— Забудем, товарищ офицер, — бросила Асурова.

Я еще кое-что не успела сказать про Риту. Хотя, наверное, это уже и так ясно. Но, возможно, на всякий случай следует поднять этот вопрос. В общем, у Риты было две стороны личности. Одна — маргинальная и запутанная, другая — светлая, адекватная, благородная. Обе грани часто сливались в один ручей, а иногда — расходились в разные стороны. Я дружила со второй стороной. Но ее не существовало без первой. Я очень хотела, чтобы одна сторона Риты Асуровой стала моей родной. Я таскала ее с собой на вечеринки, чтобы познакомить с друзьями из немедицинского мира. Там ее побаивались. Почему-то в таких ситуациях Рита включала маргинала. Рассказывала о своих психоделически-наркотических путешествиях, хвалилась арестами, кокетливо делилась подробностями интимных отношений с этим дебилом Яриком. Мои товарищи намекали — больше Риту с собой не брать. Маша называла ее «твоя ненормальная подруга». Я же считала, что Рите нужно помочь. Мне казалось, что в ней непременно активизируются биологические механизмы, которые генетически заложил ее отец. Но этого не происходило. Рита отказывалась от моей медвежьей услуги.

А что оставалось делать? Вот общаешься ты с человеком. У вас много общих тем. Вы посещаете разные места. Стремительно сближаетесь. Потом — делитесь личным, отдыхаете вместе, строите планы на жизнь. Конечно, Рита мне не бойфренд, да и я ей не сестра. Но все-таки, все-таки. Посторонний человек постепенно становится близким. Близким — до определенной границы. И вот, дойдя до этой границы, он раскрывается, как бутон. А ты смотришь — внутри все пестики гнилые. Болезнь уже затронула стебель, корешок. Ты хочешь помочь и делаешь все не так. И помогать — как-то глупо, и не помогать — грех. С другой стороны, вот я смотрю, что в медицинском творится, и постоянно вмешиваюсь. Как тут не вмешаться? И все без толку. Только порчу все.

В результате Риту отчислили за непосещение института. Она перестала мне звонить. Однажды я встретила ее возле кинотеатра, она была в каком-то диком оранжевом костюме.

— Ну, ты что?

— Стыдно. У тебя ведь жизнь продолжается, а я чувствую себя по-дурацки. Все у меня не так, не то. Мы с тобой разных полей ягоды. Так что пойми и не сердись, у нас с тобой странные отношения для двух гетеросексуальных девушек. Ты вот меня все спасала, спасала…

— Да как тебя спасешь-то? Деньги у тебя есть, жилплощадь — целых две, и обе твои. А разговоры — это, знаешь, сотрясание воздуха. Ни к чему не приводящее. В конце концов, мы могли бы общаться на посторонние темы.

— У меня все темы — личные. Посторонних — нет. Даш, я очень к тебе привязалась.

— Я тоже.

— Ну ладно, звони, не пропадай.

— Позвоню…

Разумеется, она мне так и не перезвонила. Я стала изредка получать от нее CMC. Поздравления на праздник или просто так — «как дела». Отвечала нехотя. Мосты уже были сожжены, их не восстановить. Со временем я узнала, что Рита вернулась в литинститут и стала, кстати говоря, делать успехи. Она выпустила небольшой альманах в малоизвестном некоммерческом издательстве, рассталась с Ярославом, прекратила, говорят, потреблять яды. Я часто о ней думала. Часто вспоминала, какими мы были гордыми тогда — в кабинете у Сапожникова. Вспоминала ее юмор, ее речь.

Потом жизнь потекла как обычно. Уйдя из университета, я старалась не пересекаться ни с кем из тамошних знакомых. Круг моих друзей составляли молодые художники, журналисты, дизайнеры, работники маленьких творческих компаний. Свободная взрослеющая молодежь. Сейчас мне кажется, что в жизни не встречайся короли Артуры. Только Дон Кихоты. Любая потуга исправить общество или хотя бы микрообщество глупа и смехотворна. Обычно такие реформаторы — достаточно проблемные люди. Они постоянно колеблются, совершают глупости, срываются под влиянием психологических импульсов — в общем, не производят впечатления полностью адекватных личностей. Бунтарство это для неуравновешенных, каким бы справедливым оно ни было. Случаев, когда мы с Асуровой перечили педагогам, было достаточно много. Мы ужасались из-за реплик, нововведений, поступков, выходящих за грань морали. История с «лимитой», пожалуй, самая безобидная. В результате в ауте оказывались исключительно мы. В таком положении ты не чувствуешь себя бесстрашным и благородным, нет, там совсем другие ощущения. Кажется, что над тобой смеются, а ты смеешься вместе со всеми. Я бы выделила это в формулу. Сначала ты видишь, как вершится черт-те что. Затем в тебе закипает протест. Эта стадия — самая сложная, ты борешься с этим протестом, пытаешься остыть, объясняешь себе, что не все так страшно. Но если ты — из породы социальных имбецилов вроде меня, никакие уговоры не помогут. Ты вдруг срываешься, высказываешь свое мнение, пытаешься повлиять на происходящее, говоришь: вы что, не видите? Не видите, что это безумие? Вспоминается, как я хрипло выкрикивала эти высокопарные слова, когда трое студентов фотографировались с вынутой из свежего человеческого трупа кишкой, которую они держали двумя пинцетами, как китайскими палочками для еды. Или когда наши издевались в больнице над старушкой, которая утверждала, что у нее — простатит. На самом деле это был рак. А они смеялись над ней и ничего ей не объясняли.

— Откуда боли? Это же как по телевизору говорили…

— Да простатит у вас, простатит!

В общем, кричишь, хватаешь за руку, трясешь, пытаешься остановить эту машину человеческого равнодушия и получаешь результат. Уравнение заканчивается иксом. Тобой. По ту сторону стоящим. Полным идиотом, нервным психом. Причем нормальные или относительно нормальные люди никогда на себя такой ответственности не возлагают. Коротков ни разу не вмешивался в подобное. Он просто отворачивался и не смотрел. Саран — тем более. Наоборот — она безучастно так улыбалась и уходила по своим делам. Умные — никогда не попробуют все исправить. Ужасаются только дебилы. «Лимитчики», как Асурова и я.

После нашей последней беседы с Ритой прошло три с половиной года, и вдруг ее номер высветился на экране мобильного. Накануне я чувствовала, будто что-то громадное прокатилось по земле. Может, прошлись по городу грозы. Может, началась какая-то стройка в соседнем дворе. Спалось мне плохо. Всю ночь я ощущала странные вибрации. Дрожь, вихрь. Приглушенный шум. И вот с утра позвонили.

— Алло.

В трубке раздался глубокий женский голос. Не Ритин. Я почему-то вспомнила, как врала ее родителям, что Рита ночует у меня.