Шрифт:
— Пойдем лучше отнесем хлеб обратно, — стала упрашивать сестренку Мария. — И Доминга не будет сердиться, и папа…
— Ну если ты так хочешь, пойдем! Ни в чем не могу тебе отказать, — вдоволь насмеявшись, согласилась Виктория.
Девочки вошли на кухню, надеясь незаметно положить хлеб на стол, но не тут-то было — там сидели и Доминга, и горничная, и девчонка, что была у хозяйки на побегушках, и все они обсуждали случившееся.
Увидев хозяйских дочек с разломанным хлебом, служанки разахались. Доминга отругала как следует Викторию, а горничная сказала:
— Вот уж бесенок, так бесенок, неродная Мария скорее твоим родителям дочь, чем ты!
Доминга присела, прикрыв рот руками. Мария недоуменно переводила глаза с одной негритянки на другую. Горничная застыла в ужасе, только сейчас сообразив, что же она сказала. И Мария больше по испугу служанок, чем из самих услышанных слов, поняла всю важность сказанного. Она застыла, глаза ее расширились, но Виктория, вспыхнув и затопав ногами, уже тащила ее за руку.
— Пойдем сейчас же к маме! Что тут глупости всякие слушать!
Донна Энкарнасьон обняла взволнованных девочек и не стала скрывать правды. Не сочла нужным и ругать служанок. Разве оттого что Мария узнает о своих настоящих родителях что-то изменится в ее жизни? Она по-прежнему будет жить с любящими ее мамой и папой, но будет помнить еще и тех, кто подарил ей жизнь.
— Ты помнишь могилу, которую мы всегда все вместе украшаем цветами? Это могила твоих родителей. Они умерли, когда ты была совсем крошкой, и ты стала нашей дочкой. Мы с отцом собирались сказать тебе об этом, но только чуть позже. Родители у тебя были замечательными людьми, и мы с папой очень их любили.
Энкарнасьон нежно поглаживала прильнувших к ней девочек, и горькую правду жизни Мария слушала как сказку. Взрослая жизнь была еще очень далека от нее, а любящая мама так близко, и им было так хорошо и спокойно вместе.
— Тогда пусть они будут и моими родителями тоже, — вынесла решение Виктория. — И у тебя, и у меня будут две мамы и два папы, одни на небе, а другие тут. Правда, мама?
— Правда, моя девочка, — отвечала Энкарнасьон, и слезы навернулись ей на глаза.
С тех пор обе девочки, и младшая, и старшая, относили свои букетики скромных полевых цветов на могилу в соседней роще. Девочки привыкли делиться с Хуаном и Амалией своими маленькими радостями и огорчениями.
Семейный круг Оласаблей, включив погибших друзей, стал еще теснее.
И вот теперь они всей семьей стояли у дорогих могил, прощаясь с ними надолго. В бакенбардах дона Мануэля, в темных волосах донны Энкарнасьон блестели серебряные нити. Две прелестные девушки, обнявшись, стояли возле родителей. Их печаль никого не могла обмануть. Печаль была легким облачком, что на миг заслонило сияющее солнце жизни, мерцающее в юных глазах, расцветающее розами на щеках. Губы девушек невольно хотели улыбнуться. Да, сейчас у них на глазах слезы, но пройдет минута, и они пустятся взапуски к дому, звонко смеясь.
Отец с матерью понимающе переглянулись: дочери выросли. Пора!
А девушки плакали, и сами не знали, отчего так горько и так сладко им плачется. Прощались с могилами? А может быть, с детством? Счастливым, беззаботным, золотым детством? С полями, что простирались вокруг? Со своей вольной волей?
Слезы текли, губы улыбались. Девочки стали девушками и уже спешили в будущее, нетерпеливо ожидая сюрпризов и подарков, которые приготовила им судьба.
Возвращались домой тихие, посерьезневшие. Но Виктория не выдержала.
— Папа! Я в последний раз, ладно? — и побежала к конюшне.
Глядя на стройную амазонку, что скакала по прерии, дон Мануэль вздохнул: точь-в-точь сестра Асунсьон. Но та хоть в детстве была послушной девочкой. А Виктория — порох, огонь!
Глаза его невольно остановились на кроткой улыбающейся Марии. За старшую свою дочку он был спокоен, ее ожидало счастливое благополучное будущее. Он о нем уже позаботился. А вот Виктория?..
И дон Мануэль опять посмотрел на скачущую в лучах закатного солнца амазонку.
Глава 2
Дон Федерико Линч никогда не забывал своих знатных английских предков, и его дом в Санта-Марии был обставлен куда строже многих других богатых домов. Линчи поколение за поколением впитывали вместе с молоком матери туманы Йоркшира и тяготели к надежности, солидности и прочности. Хотя на поверку выходило, что касалось это в основном домашней обстановки…
Черный слуга скользнул в кабинет и застыл, глядя на украшенную благородной сединой склоненную голову своего хозяина. Сидя за большим письменным столом, дон Линч писал.