— Ты в этом уверена? — спросила Виктория, терзаясь угрызениями совести перед сестрой за то, что утаивает от нее возвращение Энрике, и при этом искренне желая не навредить ей, не ввести в новое искушение.

— Да. Я думаю, это возможно, — ответила Мария. — Во всяком случае, меня обязывает ребенок. Ради него я сделаю все, чтобы в моей семье были покой и счастье.

— Ну что ж, иди к мужу. Вы теперь нужны друг другу, — сказала Виктория, у которой больше не осталось сомнений, как ей следует поступить.

А Мария пошла не к мужу и не в свою спальню, а в сад — ей хотелось унять то странное волнение, в котором она пребывала весь сегодняшний вечер.

К Гонсало же сон тоже почему-то не шел, и он направился в спальню к Марии. Однако там ее не было. «Наверное, болтает с Викторией», — подумал он и, решив дождаться ее здесь, подошел к открытому окну. То, что он увидел, потрясло его: Мария, в ночной сорочке, спустилась с крыльца и углубилась в сад. Сердце Гонсало забилось в бешеном приступе ревности. Не медля ни секунды, он тоже помчался в сад, но окликать Марию не стал, а решил за нею проследить.

Однако пока он спускался по лестнице, Мария исчезла из виду, и Гонсало пришлось долго бродить по темному саду, отыскивая жену.

А тем временем Виктория, наконец, смогла пробраться на конюшню, где нашла Энрике абсолютно пьяным. Никаких объяснений он не желал слушать, да и не мог их воспринимать. С трудом выговаривая слова, он твердил лишь одно:

— Теперь мне незачем жить!..

Виктория, все же надеясь пробиться к его сознанию, стала рассказывать о больной матери, о строгом отце, о дочернем долге Марии.

Неизвестно, все ли ее слова понял Энрике своим затуманенным мозгом, но заключение, которое он сделал, было предельно суровым:

— Это не оправдывает ее предательства. Я бы никогда так не поступил.

— Я бы, наверное, тоже, — призналась Виктория.

— А почему она сама не захотела со мной объясниться? — вдруг, словно протрезвев, совсем ясно и четко произнес Энрике. — Ей стыдно посмотреть мне в глаза?

— Да нет же! — в отчаянии воскликнула Виктория. — Пойми, она — замужем. Такая встреча вам обоим ни к чему. Подумай о ее ребенке, он ни в чем не виноват…

— Проклятье! Ненавижу эту жизнь! — снова, как в бреду, стал повторять Энрике. — Смерть — вот что мне нужно! Шальная индейская пуля была бы для меня сейчас спасением.

Шатаясь от горя и вина, он направился к выходу.

— Я не пущу тебя! — закричала Виктория, ухватив его за руку. — Надо жить, Энрике! Ты не должен искать смерти, я тебе не позволю!

Он грубо оттолкнул ее, но она, падая, обеими руками крепко обхватила его ногу.

Энрике тоже упал, и между ними завязалась борьба.

— Ты не имеешь права!.. — бормотал он, задыхаясь. — Я хочу умереть.

— Нет, ты не умрешь! — продолжала удерживать его Виктория. — Я этого не допущу! Я люблю тебя и пойду за тобой, куда скажешь. Все брошу ради тебя, Энрике!..

На мгновение он ослабил борьбу, потому что ему почудилось, будто перед ним не Виктория, а Мария.

— Я люблю тебя, — повторила между тем Виктория и жадно припала к его губам.

У Энрике все поплыло перед глазами, он уже вообще перестал что-либо понимать.

А Виктория продолжала осыпать его страстными, давно выстраданными поцелуями горячо шепча:

— Я люблю тебя с того самого дня, как мы впервые встретились… Я молилась о тебе… Ни на минуту тебя не забывала… Я спасу тебя!..

Она решительно сбросила с себя одежду и судорожно стала расстегивать мундир Энрике.

— Доверься мне! Все плохое забудется. Останется только любовь, — приговаривала Виктория, лаская его безвольное, обессилевшее тело.

Наконец он встрепенулся и тоже горячо, — страстно ответил на ее ласки. Виктория буквально задохнулась от счастья, услышав от него такие желанные, невероятные слова:

— Милая моя! Люблю тебя, люблю…

— Энрике, любимый!.. — простонала Виктория, без остатка отдаваясь своему счастью.

И вдруг — как сквозь сон, издалека, из немыслимо чудовищной реальности — до нее долетели слова Энрике:

— Мария! Любимая! Мария…

Эти исступленные возгласы Энрике донеслись — также и до слуха Гонсало, который в поисках жены: забрел на конюшню.

Кровь ударила ему в виски, когда при слабом огоньке свечи он увидел перед собою два обнаженных тела, слившихся в страстном объятии, а неподалеку — воинский мундир и белый шелк платья, показавшийся ему ночной сорочкой Марии.