— Играйте! — прикрикнул Бусько и вместе с дочкой хозяйки пошел открывать дверь. В последний момент предупредил проститутку:

— Скажешь хоть слово — первая пуля тебе!

Дверь открылась. На площадке стояли двое мужчин. Один в тужурке с меховым воротником, обе руки в карманах, другой в такой же тужурке, но с гитарой под мышкой.

— Заходите, братишки! — любезно пригласил Бусько, явно работая под уголовника.

Мужчины вошли, настороженно к нему приглядываясь. Незнакомый парень с открытым добродушным лицом, видимо, не вызвал у них подозрений. Тот, что держал руки в карманах, шел первым, а следом за ним, вперевалочку, двигался второй. Замыкал шествие Бусько. Рука его, сжимавшая в кармане наган, онемела от напряжения. Важно было, чтобы оба «гостя» попали на прицел спрятанных в комнате красноармейцев.

Все дальнейшее разыгралось в считанные секунды. Приоткрыв дверь в комнату и увидев напряженные, неестественные лица сидящих за столом, передний резко отпрянул. «Сейчас будет стрелять в меня», — подумал Бусько и выхватил наган:

— Руки вверх!

Выстрелы грохнули почти одновременно. Пуля Леньки Пантелеева (а это был он, Бусько узнал его еще на площадке) свистнула возле лица чекиста, обжигая горячим воздухом. И тут же, впервые, быть может, промахнувшись, бандит начал оседать, валиться на бок, а сообщник его, успевший выхватить браунинг, был легко ранен и молниеносно обезоружен подоспевшими красноармейцами.

В ту же ночь ударная группа провела обыски и аресты в других воровских притонах.

На Международном проспекте был захвачен один из самых отъявленных негодяев — Александр Рейнтоп, по кличке Сашка Пан, бежавший вместе с Пантелеевым из третьего исправдома. На Десятой роте Измайловского проспекта мы арестовали извозчика Ивана Лежова и достойную его супругу — наводчиков банды. Кстати, это они, супруги Лежовы, подстроили ограбление квартиры профессора Романченко, проживавшего в том же доме. Были обезврежены и многие другие бандиты.

Кровавая эпопея Леньки Фартового закончилась. Все газеты Петрограда вышли на следующий день с подробными сообщениями о том, как чекисты ликвидировали эту банду.

Не долетев до партизанских костров, самолет вернулся на базу. Летчик с досадой доложил:

— Зенитный огонь, нельзя пробиться... На обратном пути болтало... Радистке помогите — аж зеленая вся...

Высокая девушка, придерживая полу шубы, спрыгнула на землю, приняла рацию, которую ей подали из самолета. Подполковник протянул руку:

— Помочь, Пятнадцатый?

— Не развалюсь! Надо привыкать. По должности и потому, что я из... — хотела сказать «из Восковых», но по давней привычке, воспитанной матерью, удержалась. — Из тех, кто в горячее лезет...

Да, она была дочерью Семена Воскова.

Прославленный комиссар гражданской войны Семен Петрович Восков, может быть, как никто другой, воплотил в себе характерные черты ленинского военкома. Старый большевик, подпольщик, он многое сделал для победы революции. Помнит его Полтава, где он под носом у полиции похитил для кружка социал-демократов целую типографию, помнит рабочий Екатеринослав, где он освобождал политзаключенных, и Харьков помнит, где экспроприировал оружие в бурные месяцы первой русской революции. Сестрорецкие оружейники назвали его именем свой завод.

Девочка родилась через три месяца после смерти отца. Назвали ее Сильвией — в память зарубежной коммунистки, погибшей в полицейском застенке.

В семье, где она выросла, революция строго смотрела с больших настенных портретов. Но хвастаться революционными заслугами здесь не разрешалось, — такова была семейная традиция.

С. С. Воскова

Дети всегда уважают тех, кто умеет дать сдачи. А Сильвия была не из плакс. При этом обожала малышей. Наверное, в крови у нее была эта любовь. Семен Восков, бывало, даже на митинги, где собирался выступать, брал с собой детей. И Сильвия вечно возилась с ребятней, а потом и сама стала пионервожатой.

Школьные друзья знали ее как азартную волейболистку, большую любительницу стихов, но, только проучившись с Сильвией много лет, поняли, что комиссар Восков и есть ее отец. Случилось это как-то нечаянно. Шли в ТЮЗ, остановились на Марсовом поле, у серых гранитных плит. «Восков Семен Петрович, — прочел кто-то. — Сильва, а ты ведь Семеновна?»

— Здесь лежит мой отец, — просто сказала она. — Пойдемте, ребята, опаздываем...

Ей не хотелось слышать соболезнующих слов. И характером она была замкнутая, молчаливая. Любила сидеть на собраниях в уголке, и только по заблестевшим глазам или по легкому облачку, набегавшему на лицо, можно было догадаться, о чем она думает.

Сильвию приняли в Электротехнический институт имени В. И. Ульянова (Ленина). С вузовской обстановкой она освоилась без труда. Училась ровно, как и в школе. Бывало, в математике и в черчении обгоняла мальчишек. Была неплохой гимнасткой, вошла в сборную института по волейболу.

В спортзале в одной из баскетболисток узнала она и Лену Вишнякову, с которой училась в школе. Только Лена была двумя классами старше. Веселая, всегда окруженная шумными друзьями, Лена ей и раньше нравилась, да только никак было не познакомиться. А сейчас она не выдержала, подошла к ней: