Старухино лицо прояснилось. Она снова впала в забытье и была счастлива оттого, что старик наконец-то везет ее к сыновьям.

Вместе с доской он привязал старуху к розвальням, и они поехали вниз по склону. Тормозить ему не приходилось, на пути было достаточно сугробов, которые и служили тормозами. Обливаясь потом и кряхтя, он толкал санки по сугробам, но старуха на своей доске вдруг взбунтовалась и закричала: «Развяжи меня! Развяжи!» Старик успокоил ее и пообещал ехать быстрее, чтобы скорее добраться. Старуха же была рада вскоре встретить своих сыновей.

Но через некоторое время она рванулась с такой силой, что санки едва не опрокинулись; сюда на танках едут их сыновья, твердила она, ей нужно торопиться к ним навстречу, поздороваться с ними.

Старик толкал и толкал санки, он тяжело дышал, налегая на них. На одном из поворотов он услышал гул танков и подумал: так недолго и лихорадку от нее подцепить, свихнуться из-за нее можно; это просто кровь, моя собственная кровь, я слышу, как она шумит!

Он выехал со своими санками прямо на снегоочиститель, увидев скользящий вниз узел и пошатывающегося человека за ним, водитель затормозил. Медсестра, которая вылезла из едущей вслед за снегоочистителем машины, набросилась на старика: «Ну зачем вы, мы же сказали, что приедем!»

Для возражений у старика не хватило дыхания, но про себя он подумал: «Теперь ни на что нельзя положиться».

Старуха была без сознания, пощупав ей пульс, сестра велела обоим водителям немедленно положить старуху прямо с санками в санитарную машину.

Старик стоял на склоне и смотрел на исчезающие в сугробах задние огни санитарной машины. Он был оставлен и забыт. Но поехать с ними он не мог, он помнил о работе, которая ждала его дома.

С трудом передвигая ноги, старик пошел в гору. Еще до того, как показался его домишко, в нем шевельнулось чувство, что он был не прав в отношении медсестры. Но потом увидел в саду зайцев, они снова паслись в кронах деревьев. Он пугнул их и тут же начал разгребать снег.

Старик остался один на один с огромной работой. Он это предвидел. Он был прав, и поэтому ему было хорошо. Он копал и сгребал снег и под снегопадом сам превратился в маленький сугроб, который время от времени кряхтел, а иногда поднимал руки и пугал зайцев. Да, да, так и вышло: все пришлось делать самому, он был прав, вся работа легла на него одного. Хорошо, что в это время он еще не знал, что остался совсем один.

Летом, когда созревали бобы, семья Бебелей обычно приглашала Абелей на бобовый ужин. Ручка у фрау Бебель была маленькая, и ровно столько бобов, сколько вмещалось в этой маленькой ручке, сажалось весной в садике слева от дома.

За весну и начало лета из этой пригоршни вырастало так много бобов, что их хватало на целый ужин.

Оставалось удивляться той земле, которая год за годом, не скупясь, воспроизводила бобы почти в одном и том же месте в саду, но она не сопротивлялась. Она была надежной и по весне сразу же втягивалась в работу, как только фрау Бебель побуждала ее к тому, посеяв бобы. Она воспроизводила их, не зная колебаний, без всякой уверенности в успехе своего произведения, без гарантии милости со стороны погоды и без малейшего представления о том, какая участь ожидает ее детище в конечном итоге.

В тот год, о котором идет речь, действие, вызванное плодами с клочка садовой земли, было весьма сомнительным.

Бобы были сварены и сдобрены специями, их ели горячими, перед едой по вкусу посыпав петрушкой. Во время варки у некоторых бобов лопнула кожица, и из них вытекла содержащая белок кашица, окутав целые бобы, как пудинг окутывает изюминки.

Бобы-изюмины лопались на зубах едоков, и натуральный белок, возбудив вкусовые рецепторы, изливался в горло кашицей, позволяя вкусить частицу того буйства, в котором берут свое начало плоды полей и садов, а в бобах это и есть самое замечательное.

Как только первые куски были проглочены, чтобы отправиться в желудок, четверо едоков уже вступили в беседу, как водится у культурных людей, собравшихся за обеденным столом.

Абели, гости, похвалили блюдо из бобов, маленькая фрау Бебель поблагодарила их, потупив взор, и преодолела смущение, лишь рассказывая о том, как выращивала бобы в этом году. А свои трудности, поверьте, были; в особенности с черными жучками, которые всегда поражают побеги бузины и бобы, в этом году они оказались необычайно стойкими, даже ядохимикаты на них почти не действовали.

Долговязый Абель, у которого остатки волос ежиком топорщились вокруг лысины, а бобы исчезали под английскими усиками, попросил рюмку водки и получил ее. Остальные тоже взялись за рюмки, раз уж слово было произнесено. Сотрапезники подняли рюмки, похожие на половинки песочных часов. Они глянули друг другу в глаза и чокнулись в честь ужина из бобов, выросших в этом году.

Насытившись, они отправили вслед увесистым бобовым пилюлям чай или лимонад, кому что нравилось, на том ужин мог бы и закончиться, не будь у людей воспитанныхобыкновения после еды беседовать. К сожалению, они не учли того, что в таких послеобеденных беседах съеденное блюдо обязательно скажет свое слово, ведь не зря же немцы так много внимания уделяют «усвояемости».