Алдановское спокойствие таяло на глазах.

Офицеры смотрели друг на друга, как молодые петушки на птичьем дворе. Казалось, они уже крещены взаимно вспыхнувшей ненавистью.

Кольцов смолчал, и петушки не бросились друг на друга.

Кольцов отъехал, дергая повод, без нужды терзая бока кобылы шпорами. Алданов дрожащими пальцами крутил папиросу.

Батарея стояла, утопая в куреве пыли.

Кольцов разыскал командира автомобильного транспорта и стал доказывать ему, что первой на мост, согласно полевому уставу, должна въехать тяжелая батарея.

Командир транспорта, тоже штабс-капитан, нервно возражал. Он говорил, что в уставе ничего не сказано об автомобильном транспорте, а всякому грамотному ясно, что автомобильный транспорт — это не простой транспорт, не повозки, а дорогие и редкие машины; и потом, он, Кольцов, не знает ведь, что везет вверенный ему транспорт. В заключение транспортник предложил Кольцову оглядеться и сообщить, каким это образом транспорт и батарея могут в этой тесноте поменяться местами.

Кольцов не стал озираться. Ясно было и так, что сделать это невозможно. Он заявил, прикладывая руку к козырьку и играя носками сапог:

— Разрешите распорядиться? — При этом он сделал вид, что сейчас же приступит к делу. На лице его раскрылась улыбка готового к прыжку хищника.

— Нет, нет! — растерянно заторопился транспортник. — Я не согласен. Если вы недовольны, обратитесь к старшему в колонне. — Транспортник потянул повод и дал лошади шпоры.

— А вы искали когда-нибудь иглу в возу сена? — крикнул вслед Кольцов. — Я не любитель таких занятий.

Транспортник не ответил, и Кольцов громко сказал еще несколько едких слов о тыловых крысах и, чтобы не слышать ответа, быстро отъехал.

— Жаль, — сказал он сопровождавшему его Андрею, — что я не знал, у кого из нас старшинство больше, а то я бы заставил его подчиниться. Всегда с этим старшинством не знаешь: а вдруг он на три дня старше, вот и конфуз.

Андрей подумал, что Кольцов мечтает сейчас, как бы хорошо было, если бы на фуражках или на плечах офицеров крупными буквами к общему сведению были написаны месяц и число производства в капитаны, поручики или генерал-майоры.

Он рассказал об этом Алданову.

— Обычный офицерс'ий разговорчи'. Не привы'ли еще?

Устье моста было осаждено вставшими в очередь цепями конных разведчиков разных частей. Солдаты батарей и транспортов разбрелись по соседним частям. Работала вовсю солдатская почта трех армий. Части пришли из-под Ломжи, из-под Плоцка, с Равки и Бзуры.

— Сусед подвел, — говорил пехотинец, пришедший стрельнуть насчет курева. — Как у нас пошел бой. Он нам… Ну, и мы ему… Два дня долбил тяжелыми. Не ели, не спали. Ну, мы бы не ушли, аж ночью вдруг сбоку он нас пулеметами… Кто как был побежали. А пулемет уже сзаду. Командир без штанов убег. Один револьвер унес, а то все оставил. Без седла садились. А соседей уже и след простыл. Как и ушли, не ведаем, — философски размышлял он, покручивая самодельную папиросу между двумя широкими, растрескавшимися лопатками пальцев.

— Вот и у нас так, — заметил высокий, худой, с лицом чувашина солдат. — Мы бы остались, а суседские пошли. Мы-то утекли, а антиллерию бросили.

— Бегуны, известно! — сплюнул подтянутый саперный унтер.

Уже седоватый, задерганный запасный из транспорта недоверчиво слушал, склонив голову набок. Кожа вялой тряпочкой морщилась на худой, глубоко открытой шее и волновалась над острым бегающим кадыком.

Он вдруг спросил серьезно неизвестно кого:

— А може, теперь мир, а?

И сразу какая-то дополнительная тяжесть легла всем на плечи.

— Ну, чё! — безнадежно махнул рукой чувашин.

— А може?.. — нерешительно протянул пехотинец. — А то так и домой придем.

— Ну да тебе еще небось года два идти.

— Симбирской я. Далеко. Ехали как — пять ден.

— Ну, назад на курьерском в одну ночь сгоняешь.

— Меня бы пустили, я бы пехом пошел, — сорвался молодой пехотинец с вихром по-казацки — должно быть, нового призыва — и даже не усидел на месте, встал, перекинул винтовку на другое плечо.

— Ты, я вижу, не дурак, — сказал ему первый. — На животах поползли бы. Баяли, в два месяца на Берлин смаршируем, а вон, гляди, на Москву бегем, бегем, а все конца-краю нет.

— Вот, господин вольноопределяющий, вы, как образованный, сказали бы — когда конец будет?

— Какой конец? — не подумав, раздраженно ответил Андрей.

«Опять эти дурацкие разговоры. Молчать надо, накрепко забыв обо всем, что может смутить готовность бойца».

— О каком конце можно говорить, — обратился он к саперу, невольно ища у него сочувствия, — когда еще только начинается? Вот надо нам остановиться, оправиться. — Он перешел взглядом к запасному. — Англия мобилизует трехмиллионную армию. Мы получим от союзников ружья, снаряды. Тогда пойдем опять вперед. Тогда и конец будет. Ну, года через полтора, два, не раньше.