Что-то странное заметил Домаш, но он сам признался:

– Я подумал, что это просто дым и больше ничего. Потом дым пропал, словно его и не бывало. И я решил, что мне все померещилось.

– Померещилось! – фыркнул Фома. – А как нехристи шарахнулись от Василия, видел? Как они завопили от страха, слышал?

– Я думал, это их Василий чем-то напугал, – сказал Домаш. – Да и некогда мне было особенно приглядываться. Нехристи так размахивали саблями у меня перед носом, просто диву даюсь, как жив остался!

– Худион, а ты подтверждаешь мои слова? – обратился Фома к новгородцу. – Ты же подле Василия в тот миг находился, не мог этого чуда не заметить.

– Отпираться не стану, узрел я это видение, – хмуро проговорил Худион. Он был не в духе из-за болевшей ноги. – Появилась дева, будто облако прозрачное, раскинула в стороны руки, словно два крыла, и в следующий миг исчезла, как испарилась. Вот и все.

– Неспроста это, – со значением воскликнул Фома, – совсем неспроста. Не иначе, оберегает Василия сила небесная!

Василий, вполуха слушавший все эти разговоры, только усмехнулся про себя: «Хорошо бы, кабы так и было!»

Внезапно кто-то спросил про деда Пахома и однорукого Демьяна, которые не участвовали в битве, находясь в лагере при обозе.

– Кто-нибудь видел одного иль другого? Живым иль мертвым?

Никто про них ничего не знал. Все бежали с поля битвы, минуя стан.

– Может, и спаслись они, – с надеждой в голосе сказал Пересмета, – но токмо нас не догнали еще. Может, оба спрятались где-нибудь в кустах и пережидают, когда сарацины уберутся восвояси.

– Аббат Бернар тоже в обозе находился, однако ж он догнал наше отступающее воинство верхом на муле, – вставил Костя. – Надо будет поспрошать у него, может, видел он Демьяна и деда Пахома.

День разгорался, теплый и ясный.

Блестели оконца луж у обочины дороги. Искрилась на солнце пожелтевшая листва деревьев.

Войско миновало одно пустое селение, потом – другое.

Голодные крестоносцы шныряли по убогим глинобитным мазанкам в поисках хоть чего-нибудь съестного, но не находили ничего, поскольку сами же похозяйничали здесь несколько дней тому назад во время движения к Дорилею.

Вдали, на склонах зеленых холмов, виднелись белые домики нетронутых войной селений, похожие на рассыпавшихся по лугу овец. Над кровлями поднимался сизый дым. Порой ветер доносил издалека собачий лай или пронзительный крик осла.

Эти далекие дымы манили к себе измученных крестоносцев, но герцог Фридрих запретил воинам сворачивать с дороги. Фридрих говорил всем недовольным, что их спасение находится в Никее, ибо сельджуки непременно попытаются догнать и уничтожить все крестоносное воинство. Поэтому крестоносцам нужно идти и идти вперед, невзирая на голод и усталость.

Правота слов Фридриха вскоре подтвердилась на деле.

Полдень еще не наступил, когда на замыкающий отряд крестоносцев неожиданно налетела легкая конница сарацин.

Рыцари графа Тюбингенского отразили это нападение.

Не прошло и двух часов, как враги в еще большем числе показались из леса, мимо которого двигалась растянувшаяся колонна воинов-христиан.

Фридрих дал сигнал: «Строиться к битве!»

Рыцари быстро построились двумя боевыми линиями, сойдя с дороги в поле.

Пешие крестоносцы в основной своей массе, не слушая приказов, бросились наутек. Толкаясь и крича, воины Христовы стремительно разбегались кто куда. На дороге осталось не более трех тысяч пешцев, под ногами у которых валялось множество брошенных щитов, мечей, копий и топоров.

Не обратилась в бегство и дружина Василия Буслаева.

Военачальники принялись выстраивать в шеренги оставшуюся на дороге пехоту.

– Недоумки, – ворчал на беглецов Яков Залешанин, – надеются натощак и по ровному месту от конников убежать!

– К лесу они, видишь ли, устремились, – усмехнулся Фома, – а до леса версты четыре, не меньше. Вон, сарацины уже обошли рыцарей и вдогонку за нашими беглецами поскакали!

– Безоружных беглецов рубить легче, а рыцари никуда не денутся, – ворчливо заметил Худион.

Несколько сотен конных сельджуков погнались за бегущими крестоносцами, но большая часть сарацин все же атаковала рыцарей. Воины султана волна за волной накатывались на тяжелую конницу христиан. Боевой клич «алла!» то ненадолго утихал, то громогласно раздавался вновь.