С этими словами он спрятал пистолет в ящик письменного стола. Доктор стал прощаться; он собирался к леди Марвуд взглянуть на Перси.

Друзья остались одни.

— Я встретил по пути Гартлея, — заговорил Рейнгард. — Он шел от тебя и направлялся к Зинаиде. Ты говорил с ним о ее делах?

— Да. Марвуд не оставил завещания; ведь он был еще во цвете лет. Таким образом, не существует никаких распоряжений, которые ограничивали бы материнские права Зинаиды; напротив, в силу входит брачный контракт; он закрепляет за ней крупную вдовью часть. Родовые поместья переходят, разумеется, к сыну. Гартлей, как ближайший друг покойного, принимает на себя опеку вместе с одним из Марвудов, если Зинаида не будет ничего иметь против этого.

— Едва ли она станет возражать; Гартлей никогда не относился к ней враждебно, а, наоборот, старался играть роль примирителя.

— Во всяком случае, он не станет препятствовать ей при воспитании сына. Марвуд тоже не будет вмешиваться, если Зинаида согласится проводить с сыном ежегодно несколько месяцев в его английских поместьях, но на эту жертву она не может не согласиться; Перси родился в Англии и не должен становиться чужим своей родине.

— Конечно, — согласился Эрвальд. — Главное то, что мать одна имеет теперь права на ребенка. Как кстати вмешалась благодетельная судьба! Зинаида была готова лишить себя жизни, и Бог знает, чем бы это кончилось. Ребенок возвратил ей веру в жизнь, в счастье. С тех пор, как я увидел ее у постели Перси, я уже не боюсь за нее.

Зоннек пытливо посмотрел на него.

— Вы разошлись, я знаю. Это к лучшему. Было время, когда я желал вашего брака и думал, что вы будете счастливы друг с другом; это была ошибка; Зинаида никогда не примирилась бы с твоим призванием, она старалась бы удержать тебя при себе и мучила бы и себя, и тебя во время твоих путешествий своим страхом за тебя. Тебе нужна жена сильная духом, которая не жаловалась бы, не приходила бы в отчаяние, зная, что ты в опасности, а в случае нужды и делила бы ее с тобой.

— Что это тебе пришло в голову? — спросил Рейнгард с недоумением. — Я никогда не думал о женитьбе, а теперь, когда уезжаю опять на годы, о ней и подавно не может быть речи.

Лотарь не ответил на вопрос.

— На годы! — повторил он. — А потом пройдет еще несколько лет, прежде чем ты вернешься в Европу. Кто знает, застанешь ли ты меня еще в живых! Я очень состарился! Пожалуй, мы с тобой прощаемся в последний раз.

— Глупости! Зачем думать о таких вещах? — возразил Эрвальд с натянутым смехом.

— Ну, этой мысли немудрено прийти в голову. Десять лет нашей совместной деятельности равняются по своему содержанию целой жизни, потому что это были годы войны, которые считаются вдвойне; они соединили нас и в счастье, и в несчастье, и мы любили друг друга… Правда, Рейнгард?

— Да, — просто ответил Рейнгард, но одно это слово говорило больше, чем какие бы то ни было длинные уверения.

— И это останется при нас, даже когда мы расстанемся, — прибавил Лотарь. — Ступай теперь вниз, к Эльзе, и простись с ней.

— А ты разве не пойдешь? — спросил Эрвальд пораженный.

— Нет, я… я пойду к Гартлею; я обещал прийти к нему, после того как он увидится с Зинаидой; нам надо еще поговорить.

— Так я пойду с тобой, — быстро сказал Рейнгард. — Проститься с твоей женой недолго, подожди несколько минут.

— Не могу; уже час, а я обещал быть аккуратным. И тебе вовсе незачем так торопиться с прощаньем. Ступай, ты найдешь Эльзу в гостиной, а мы с тобой еще увидимся; я непременно приду к Бертраму, чтобы провести с тобой последний вечер.

Эрвальд колебался, но когда он увидел, что Лотарь взял шляпу, ему оставалось только покориться. Они вместе спустились с лестницы и расстались внизу.

Зоннек остановился и проводил друга долгим, печальным взглядом.

— Он боится остаться с ней наедине, — прошептал он, — а я толкаю его прямо на искушение. Но, ничего не поделаешь, я должен знать, чем у них кончится. Если они не выскажутся, если он уйдет не признавшись, то, может быть, они еще и преодолеют себя. Если же нет, ты получишь мой подарок на прощанье, Рейнгард, самое дорогое, что у меня есть.

Он пошел, но не к выходу, а к спальне Гельмрейха, которая была теперь заперта. Он вынул из кармана ключ и осторожно открыл дверь. Спальня была рядом с гостиной, и из нее можно было слышать каждое произнесенное там слово.

Эльза сидела у окна, и в руках у нее была книга. Но ее глаза машинально бегали по строкам, она не понимала ни слова. Она знала, что Эрвальд у мужа и придет проститься с ней. Дверь отворилась, и он вошел… один. Эльза вздрогнула; она надеялась, что прощанье произойдет в присутствии мужа. Где же был Лотарь?