— Если вы так торжественно требуете этого, то я, так и быть, дам вам аудиенцию. Но ведь это можно сделать и сегодня; через четверть часа все уйдут, и я буду одна.

Рейнгард взглянул на часы — они показывали двенадцать.

— Не лучше ли было бы завтра, миледи?

— Нет; кто знает, буду ли я завтра одна. Сегодня же нам никто не помешает. Оставайтесь!

Она опять говорила шаловливым, повелительным тоном, который выработался у леди Марвуд в общении с окружающими, хотя Рейнгард слышал его впервые. Он с поклоном отошел, но его глаза продолжали следить за красивой женщиной, снова обратившейся к другим гостям.

Она была ослепительно хороша в эту минуту, стоя под люстрой. Свет свечей играл в тяжелых матовых складках желтого атласного платья и сверкал в драгоценных камнях на шее и руках Зинаиды. Прелестная головка была гордо поднята, губы улыбались, темные глаза сияли; она вся казалась сотканной из света и блеска. Но взгляд Эрвальда приобрел теперь проницательность; он видел, как нервно подергивались эти губы, как лихорадочно блестели эти глаза, как неестественна была эта живость, в которой проскальзывало что-то судорожное. Да, морфий делал свое дело, но сколько времени это могло еще продолжаться?

Начали прощаться последние гости, в том числе Верден и барон. Им не удалось раньше подцепить африканскую знаменитость, и они решили теперь наверстать упущенное.

— Нам по дороге, господин Эрвальд! — сказал Верден. — Мы идем мимо виллы Бертрама и, если вы позволите…

— Господин Эрвальд еще остается у меня, — вмешалась Зинаида. — Не правда ли? Мы хотели поболтать еще о былых временах.

— А! В таком случае извините, — развязно проговорил Верден, обмениваясь с товарищем многозначительным взглядом.

— Очевидно, весьма интимное знакомство! Этому африканцу невероятно везет у миледи, которая обычно относится к окружающим с царственным равнодушием.

Эрвальд поймал этот взгляд, и вся кровь закипела в нем. Он нахмурился и, когда они ушли, сказал со сдержанным гневом:

— Напрасно я остался, миледи!

— Почему? — небрежно спросила Зинаида, утомленно бросаясь в кресло.

Потому что об этом начнут говорить. Боюсь, что это даст повод к сплетне, и завтра же она начнет гулять по всему Кронсбергу.

— Неужели у вас есть время и охота думать о сплетнях? — спросила Зинаида, презрительно пожимая плечами.

— Когда они касаются вас — разумеется.

— А у меня нет! Какое мне дело до того, что говорят или думают обо мне эти нули?

— Однако вы окружаете себя такими нулями.

— Боже мой, надо же иметь свиту, когда являешься в общество! Для того чтобы нести шлейф, они достаточно хороши, когда же надоедят — им просто дают отставку.

— И тогда они мстят ядовитой клеветой. Вам не следовало бы относиться так равнодушно к мнению света, миледи.

— Мнение света! — Зинаида жестко и презрительно рассмеялась. — Неужели вы еще питаете к нему почтение? Я давно покончила с ним. Я достаточно знакома с этой комедией из комедий, которую мы разыгрываем изо дня в день и которая представляет в сущности, мелочную и жалкую шутку. Кто умеет лицемерить и соблюдать так называемые правила приличия, тот может позволять себе все, что угодно, и его все-таки будут уважать и восхвалять; кто же посмеет не притворяться и казаться тем, кем он есть на деле, над тем насмехаются, того осуждают, травят, мучают. Остается одно: наступить ногой на это общество и показать ему, как глубоко презираешь его; тогда оно преклонится перед тобой.

Эрвальд понимал этот взрыв безграничной горечи; он знал, как относилось английское общество к леди Марвуд, которая была почти исключена из круга мужа. Что сталось с нежной, кроткой девушкой с большими мечтательными глазами! Это резануло его по сердцу, как упрек.

— И все-таки вы добровольно живете в этом обществе, которое так глубоко презираете, — сказал он наконец. — И вы губите себя этой жизнью! Бертрам говорил мне сегодня, как он боится за вас.

— Ах, этот доктор — мой тиран! Он успел уже и вам пожаловаться так же, как и Зоннеку! Да, этот милый, веселый человек умеет быть до отчаяния серьезным, когда входит в роль врача. Он безжалостно пугает меня своими мрачными пророчествами.

— И ничего не достигает этим; вы все-таки не следуете его советам.

— Я не могу.

— Миледи!

— Не могу! — взволнованно повторила Зинаида, вскакивая. — Он хочет заставить меня вести жизнь трапписта, а я не выдержу этого. Я ведь пробовала в течение нескольких недель и чуть не сошла с ума. Пойдемте на веранду, здесь удушливо жарко. Мне хочется подышать свежим воздухом.

Она направилась к двери на веранду, обвитую диким виноградом, и, выйдя туда, точно окунулась в чудный, мягкий, прохладный ночной воздух. Рейнгард тоже с наслаждением вздохнул полной грудью.