В отличие от Афанасьева, я не ищу врагов, не охочусь на ведьм, не составляю проскрипционных списков. Для меня врагами являются не люди, а навязываемые людям рамки мышления. В нынешних рамках мысль уже вообще невозможна. А значит, они должны быть расширены. Зачем мне бороться против Афанасьева или еще кого бы то ни было? И уж тем более, зачем мне бороться со свободой? Я борюсь с мракобесием. Мракобесие хочет надеть маску свободы? Моя задача – снять с него эту маску.

А со свободой пусть воюют другие. Мне эта война отвратительна.

Мракобесию нужна муть. Ибо оно прекрасно понимает, что муть порождает жуть. И эта жуть уже приближается.

Нам нужна суть. И мы пробиваемся к ней. Мы в чем-то ошибаемся? Докажите. Мы абсолютно открыты для дискуссии и аргументации. Но выдавать мракобесие за свободу мы не позволим.

Для меня этот текст – документ политической борьбы. Борьбы за свободу мысли, за право на понимание. Это борьба не с людьми, а за людей. За каждого, кто готов думать.

От исхода этой борьбы зависит буквально все.

Понимают ли это те, в чьих руках сегодня находится судьба России? Способны ли они это понять?

В любом случае – мы будем бороться. Но что значит бороться? Бороться с легкомыслием – значит углублять смысл. И все! Мы должны, преодолевая соблазны, связанные с модой на легкомыслие, углублять обсуждаемую тему. И при этом не превращать такое углубление в оторванную от жизни абстракцию. Сейчас это важнее, чем когда бы то ни было.

Системная аналитика террористических актов

Введение

Полностью солидаризируясь с существующими суждениями, согласно которым необходим единый подход ко всем жертвам террористов и недопустима никакая исключительность подхода к жертвам-москвичам, я, как руководитель аналитического центра, представляющий вам не свое личное мнение, а продукцию своего центра, говорю, прежде всего, о событиях в Москве.

Как известно, эти события, произошедшие 29 марта, пришлись на первый день Страстной недели. Не придавая названию своего доклада никакого религиозного и, уж тем более, конспирологического смысла, я все же не считаю возможным выводить за скобки дату взрывов, полагая ее одним из элементов совокупного многоуровневого контекста. Не более того, но и не менее.

Почему же я уделяю такое внимание именно взрывам в Москве? Потому что аналитики не имеют права пройти мимо факта, несомненного для всех думающих граждан России. Факт этот состоит в том, что в Москве терактов, подобных свершившимся 29 марта 2010 года, не было около шести лет. Вдумайтесь – шести лет!

Наше исключительное внимание к Москве оправдано только этим. Речь идет об исключительно аналитической, а не гражданской и политической, приоритетности событий в столице. Слишком велика цена понимания (да и непонимания!) того, почему терактов в Москве не было с 2004 года, и почему они осуществились ИМЕННО в 2010-м.

Являются ли теракты в Москве лишь проходящим, хотя и трагическим, эпизодом, или же речь идет о чем-то большем? И, коль скоро удастся установить, что речь идет о чем-то большем, – то надо, не останавливаясь на достигнутом, добиваться ответа на вопрос: "О чем же именно большем?"

Добиваться ответа – от кого? Те наши соотечественники, которые не именуют себя аналитиками вообще и аналитиками террора в особенности, имеют полное право добиваться ответа от власти. Но возглавляемый мною центр, во-первых, аналитический и, во-вторых, в течение многих лет различными способами позиционирующий себя в качестве организации, исследующей террор.

Коль скоро это так, то добиваться ответа мы имеем право только от Ее Величества Реальности. От нее и ни от кого больше. Такова, по определению, судьба любого субъекта независимой гражданской экспертизы, коль скоро он себя позиционирует в качестве такового: "Назвался груздем – полезай в кузов".

Но что значит требовать ответа от Ее Величества Реальности? Это значит, что ВСЕ субъекты независимой гражданской экспертизы, к числу которых относится и наш коллектив, должны работать с тем, что только и находится в их распоряжении. Что же именно находится в их распоряжении?

Во-первых, вся открытая информация о случившемся (а она огромна).

Во-вторых, какой-то объем знаний, касающихся терроризма вообще и суицидального в особенности. А также сил и структур, задействующих подобное оружие против наших сограждан.

Поскольку на протяжении многих лет я и мои коллеги занимаемся проблемами суицидального терроризма, проводя востребованные исследования в различных точках земного шара, то было бы странно не предъявить своему обществу экспертизу в столь ответственный момент. С нашей точки зрения, это было бы проявлением недостойного отчуждения от своей страны и своего общества.