— Здоровье важнее телешоу. Конечно, всегда остается кесарево сечение, операционное вмешательство, но я не знаю, как вы…

— Никогда! Нет, нет и еще раз нет! — завопила Тициана, колотя кулаками по подушкам. Она все продумала, спланировала свое помпезное возвращение в мир шоу-бизнеса и уже не могла от всего этого отказаться. С трагической решимостью она уставилась на Серристори: — Доктор, вы должны помочь мне родить до четвертого сентября. Дайте мне какие-нибудь-предписания, рецепты. Может, чтобы ускорить роды, нужно делать какую-то гимнастику? Или есть что-то еще?

— При чем тут гимнастика? Пусть природа делает свое дело.

Тициана буквально зарычала:

— Ребенок во что бы то ни стало должен родиться раньше. Без него все пойдет прахом! Как можно устраивать прямой эфир без главного героя? Вы что, не поняли, что праздник устраивается в честь нашего первенца?

Серристори поджал губы, но за этой скорбной миной, если получше присмотреться, можно было разглядеть довольную ухмылку. С деланым сочувствием он развел руками, как обычно делают врачи в безнадежных случаях. Тициана в очередной раз расплакалась.

Манлио сдержанно, не вмешиваясь, следил за диалогом. В глубине души он был полностью согласен с доктором: здоровье сына гораздо важнее представления. В конце концов, праздник можно перенести. Затея с телевидением все усложняла, железной хваткой управляла их жизнями, мешала, как соринка в глазу. Чтобы не раздражать Тициану еще больше, Манлио процедил:

— Мы рассматривали рождение мальчика до четвертого сентября как нечто само собой разумеющееся. После того, что сказал Серристори, мы больше не можем быть в этом уверены. Таким образом, вероятность иного исхода событий необходимо учитывать. Сценарий нашего праздника изменится. Думаю, нужно немедленно предупредить Руджери.

Затем он потащил доктора в кабинет архитектора, оставив Тициану лежать одну, бледную и несчастную, как ущербная луна.

В синем свечении неоновой лампы Руджери, похожий колдуна, смешивал краски с железным купоросом. Рядом стояли пустые банки, приготовленные под берлинскую лазурь. Именно сейчас ему предстояло распределить по банкам выверенные дозы цианида. Подбирая нужную концентрацию яда, следовало действовать особенно аккуратно. С такой же тщательностью охотник заполняет гильзы порохом, ведь переборщив, разорвешь добычу в мелкие кусочки. Замиру было уготовано странное недомогание, неизвестная болезнь, которая должна была свести его в могилу.

К счастью, Серристори и Каробби все эти смеси казались одинаковыми.

— Я работаю над новым составом берлинской лазури и хотел бы остаться один, — произнес архитектор неверным голосом, завидев посетителей.

Каробби извинился за поздний визит и предложил доктору сообщить новость, которая требовала безотлагательных действий. Врач встал в подобающую ему по профессии позу и заговорил заплетающимся языком:

— Тщательно обследовав Тициану, я вынужден высказать предположение, что она может родить позднее. Если все будет складываться хорошо, то числа десятого…

Руджери остолбенел, вздрогнул, как от инфаркта, безумной марионеткой заметался по комнате, бормоча под нос:

— Черт, черт… — затем взял себя в руки и проговорил: — Нужно немедленно что-то придумать. Можно как-то ускорить процесс?

Серристори едва сдерживался, чтобы не расхохотаться, но принял торжественный вид и заключил:

— Существуют биологические законы, которые нельзя отменить. Необходимо относиться к ним с тем же терпением, какое природа выказывает по отношению к нам.

Руджери изменился в лице и в отчаянии взглянул на Серристори. Страшно подумать, он может лишиться миллионных контрактов, которые все завязаны один на другом. Что он скажет спонсорам, генеральному директору канала? Столько времени он, как оглашенный, выбивал этот эфир, приплел своего старого приятеля, с которым кутил в молодости, даже одного министра! Руджери позарез нужно засветиться на международном уровне с престижным проектом под эксклюзивным соусом. И такая возможность ускользает прямо из-под носа. Оттащив доктора в сторонку, архитектор зашипел ему в ухо:

— Придумайте что-нибудь, чтобы Тициана родила вовремя. Мы не можем так рисковать. Я заплачу, сколько вы скажете.

— Остается кесарево сечение, надо только, чтобы она согласилась…

Руджери взвился и, взяв на тон выше, заключил:

— Так убедите ее, она обязана сделать то, что мы решим!

Каробби прекрасно расслышал последнюю реплику, но не подал виду. Он решил не вмешиваться, плыть по течению и втихомолку надеялся, что из-за неожиданного препятствия телеэфир все-таки сорвется. Пусть эти двое спорят, пусть события идут своим чередом, главное — не пытаться изменить их в свою пользу так, чтобы это заметила Тициана. Остается лишь надеяться на благосклонность судьбы.