Шрифт:
Каталина теперь подолгу просиживала здесь, забросив сад, забота о котором лежала всецело на ней. Игнац когда-то сам был садоводом в помещичьем хозяйстве и передал дочери любовь к разведению редких сортов плодовых деревьев. Дела в саду было хоть отбавляй, но в эти трудные для Яноша дни Каталина не могла ничем заняться: её тревожило будущее Яноша. Он же, напротив, охотнее возвращался мыслями в прошлое: ему как будто хотелось оправдаться перед Каталиной в том, что произошло.
Как радостно было на душе, когда он ждал выхода господ из усадьбы…
— Если б только не эта проклятая Серна!.. — говорил он, не прерывая работы.
Острое лезвие резца легко вонзалось в светлую, с красноватым оттенком древесину букового бруска, который юноша держал на весу в левой руке. Глаза Яноша привыкли к полутьме сеновала, и, стараясь убить время, он взялся за своё любимое занятие — резьбу.
— Что бы тогда с тобой было? — резко прервала его Каталина.
— Раньше ведь я только и думал о том, как попасть на глаза барину…
— И, если бы не графская собака, — насмешливо подхватила Каталина, — убил бы ты двух кабанов, бросил бы их барину под ноги, а он бы за это тебя конём да золотым седлом одарил. Читала я про такие чудеса в сказке, позабыла только в какой!
Янош рассердился:
— Зря ты над этим смеёшься! Не коня и не золота ждал я от барина. Барин ведь всё может. Думал, захочет — вольную даст…
— «Барин всё может, барин вольную даст»!.. — передразнила Каталина. — Вот он и показал тебе вольную! Сидишь теперь, уткнув нос в сено. Нечего было на барина рассчитывать! — Последние слова девушка произнесла тоном взрослой, умудрённой опытом женщины.
Янош с досадой отбросил брусок в сторону и вскочил.
— Я не прячусь, — сказал он, глядя на Каталину с укоризной. — Если бы не обещал матери дождаться наказа отца, часу здесь не сидел бы! А теперь, коли на то пошло, ни за что не останусь!
— Интересно знать, куда же это ты собрался? — Каталина с трудом сохраняла серьёзный вид. — Или, может, это секрет?
Янош молчал.
— Так не скажешь? — уже другим тоном допытывалась Каталина. — Ну, чего ты нахохлился? С каких это пор с тобой и пошутить нельзя? Побереги-ка лучше злость для кого-нибудь другого. Садись, и поговорим по-серьёзному. Что ты думаешь дальше делать?.. Понятно каждому, что не станешь тут долго сидеть.
Янош снова опустился на сено.
— Да разве я знаю, Като! — Лёгкая тень пробежала по лицу юноши.
Каталина подняла брусок, на котором уже заметны были контуры будущей чуторы [16] , и весело защебетала:
— С такими-то руками, как у тебя, даже смешно задумываться. Ты всё умеешь делать. Не то что Миклош. Он разрядится в свой парадный костюм, ни дать ни взять графский фазан с золотыми перьями, начнёт гарцевать на лошади и никуда ни на шаг от табуна не может. А ты!.. — И девушка обвила обеими руками шею Яноша.
— Постой, вот ты всегда так, насмешничаешь над всеми! А я завидую Миклошу. Я полюбил лошадей, привязался к Грозе. Нелегко мне будет заняться чем-нибудь другим. Тебе этого не понять!
16
Чутора — деревянная фляга.
— Почему же это не понять?
Юноша отвёл глаза в сторону и молчал. Вдруг он порывисто заговорил:
— Слушай, Като, если я уеду из наших мест, надолго уеду… ты… ты будешь меня ждать?
— Ждать? — Соблазн поддразнить Яноша был слишком велик, и Каталина не устояла: — Ну разве я похожа на тех, что ждут? И чего ждать, спрашивается?
— Ты отлично знаешь! — Щёки Яноша вспыхнули, а голос стал тихим и просительным. — Ты не выйдешь замуж за другого?
Каталина звонко расхохоталась.
— Вот ещё чего выдумал — замуж! А мне и невдомёк! Ну, до скольких лет ждать? Скажи, мой Яношек, — до двадцати, тридцати, сорока? Ух, как долго! — И снова зазвучал серебристый смех Каталины.
— Ничего смешного нет! — Янош сердито закусил губы, взял из рук Каталины брусок и сосредоточенно принялся за резьбу.
Рука его чуть дрожала, вырезая цветок, но это мог заметить только острый глаз Каталины.
— Скажи всё-таки, куда ты собрался ехать? — спросила она уже серьёзно.
— В Рацкеве. Отыщу дядю Бартоша.
— Кто это тебя надоумил?
— Никто.
— Так, понимаю… Дядя Бартош — табунщик… Постой! — Каталина прислушалась.
Оба насторожились, ждали собачьего лая.
Но Верный не подавал голоса.
— Кто-нибудь свой, — заметил Янош.
По лесенке медленно поднималась Марика. Как она изменилась! Сурово глядели ещё недавно такие живые, ласковые серые глаза. Суше стали черты лица, и особенно строгим казался сейчас небольшой упрямый рот со складками в углах. Выбившаяся из-под косынки прядь волос показалась Каталине седой. Может, тусклое освещение на сеновале обесцветило её тёмно-русые волосы?