45-й истребительный авиаполк впервые попал на фронт в январе 1942 года (из ПВО Баку). Был оснащен самолетами Як-1. В сентябре полк сдал немногие оставшиеся «яки» соседним частям и убыл на переформирование. Зимой 42—43-го проходило переучивание на полученные по ленд-лизу истребители Р-39 «Аэрокобра» и Р-40 «Киттихаук». На фронт полк вернулся в марте 1943-го. На тот момент из летного состава 18 человек имели боевой опыт, 13 шли в бой впервые. За боевые успехи в воздушном сражении над Кубанью Приказом НКО СССР № 234 от 18.06.43 г и Директивой Генштаба № 513389 от 18.06.43 г. 45-й ИАП был преобразован в 100-й гвардейский. Четырем летчикам полка за эти бои были присвоены звания Героев Советского Союза. Из них двое получили это звание посмертно.

Михаил добрался до Вилькештадта только к вечеру, как ни пришпоривал служебный «Хорьх» по Северному автобану. От шоссе к городку вела ухоженная подъездная дорога. Михаил даже подивился типично немецкой аккуратности, нечастой в пределах генерал-губернаторства.

Все, впрочем, разъяснилось. Городок оказался непрост; не обычная русская Камышовка, именованная по рейхс-закону пятьдесят пятого года пышным тевтонским именем. Тогда, к слову, пришлось поработать чинушам из имперского департамента – названий до двадцати тысяч, а фантазия у чиновника известно какая. Сколько теперь по восточным территориям Герингштадтов с центральной Гитлерштрассе?!

Нет, Вилькештадт, оказалось, имел историю. Михаил притормозил на центральной площади, у монументального бронзового памятника в лучших традициях империи: улыбчивый парень, белокурый рыцарь рейха в летной тужурке и шлемофоном в поднятой руке. Не то смотрит в небо, прикрываясь от солнца, не то взмахнул рукой в прощальном жесте – не забывайте меня! Карл Вильке, один из прославленных асов люфтваффе, ломавших хребет большевистской крылатой орде. Здесь он вершил подвиги в неравных боях со стаями красных шакалов и здесь жил после победы.

Несмотря на позднее время, городская жизнь пыталась бурлить в силу провинциальных возможностей. По улицам фланировали парочки, где-то играл оркестр, в парке сверкала огнями дискотека.

Михаил выбрал у кого спросить и убрал стекло:

– Мадам, где я могу найти городскую больницу?

Молодая женщина перестала покачивать коляску и глянула с испугом. Обознался, с досадой понял Михаил. Унтердойч. А не скажешь, по виду чистокровная гражданка. Да и коляска эта… совсем не частое зрелище. К унтерменам закон строг, одна семья – один ребенок.

– Больница где, спрашиваю? – не без раздражения повторил он по-русски.

Пейзанка начала торопливо объяснять на ужасном имперском. – Как же ты гражданство получишь, – изумился Михаил, – с таким-то языком? Тебе, может, и не нужно, а ребенку твоему? Дикость, право слово, врожденная. Даже настроение испортилось.

Больницу Михаил нашел без труда, благо городок небольшой. Деревня, если употребить славянский архаизм. Миновал парадный подъезд для граждан империи и отыскал неприметный вход для остальных.

Дежурил доктор Перофф – на удачу. Михаил представился:

– Шнайдер, Михаил, предпочитаю без отчества. Сотрудник Восточного Имперского Университета, кафедра новейшей русской истории.

Доктор поперхнулся.

– Да вы что, голубчик? – начал он по-русски, но тут же поправился, перешел на имперский. – Какой, говорите, истории, герр Шнайдер? Какая же у русских теперь история?

Михаил внимательно посмотрел на доктора. Чеховский типаж. Невысок, крепенек, средних лет. Бородка клинышком, и даже очки в тонкой оправе, все под Доктора.

– Вы считаете, что у русских нет истории? – мягко спросил Михаил.

– Думаю, герр Шнайдер, история есть, но на чужом языке она не пишется. Сказка получится или, того хуже, музей этнографический. Маски, луки, стрелы… Впрочем, что это я! – доктор спохватился. – Матвей Геннадьевич Перов, здешний врачеватель. Чайку не желаете? Местный рецепт, рекомендую.

– Спасибо, откажусь, – сухо поблагодарил Михаил.

Он обиделся. Умрут старики, и слово такое исчезнет – «русский». Останется унтердойч для тех, кто не может выучить имперский и пройти расовый тест. История так распорядилась, и бессмысленно протестовать против цивилизации, против кофе по утрам и ежедневного душа. И благодарность к рейху нужно иметь за избавление от большевистского ига: чуть не извели красные русскую нацию. ГУЛАГом в иных местах по сию пору детей пугают. Тем паче времена меняются, вот и восточным генерал-губернаторствам вышло послабление, разрешили открыть кафедру истории коренных народов. Музей? Да, музей! Хотя бы в музее, но пусть останется память о народе и стране предков.

– Я к вам, собственно, по делу. Человек, которого здесь нашли?..

– А-а, вот вы что… – протянул доктор. – Темная история. Днями нашли человека в Соловьиных болотах. Огнестрельное ранение, переломы, воспаление легких. В сознание не приходил, выживет ли – не скажу, не знаю. Как господь управит.

– А вещи его?

– Вещи у нас, – доктор остро посмотрел на Михаила. – Если вы по линии полицай-президиума, то они уже смотрели. Думают, он в Пустошь ходил, да не поделил чего с сообщниками.