Примерно о том же самом свидетельствует и участник войны князь Н. Б. Голицын:

«Не входило в план главнокомандующего Барклая-де-Толли дать генерального сражения, но ему необходимо было удержать на несколько времени Смоленск за собою, для того чтобы армия могла совершить свое дальнейшее отступление» [44. С. 10].

По словам генерала М. И. Богдановича, «Барклай-де-Толли, видя приготовления неприятеля к устройству мостов на Днепре, не мог долее оставаться на позиции, занятой им к северу от Смоленска, а должен был перевести, как можно поспешнее, свои войска с Петербургской на Московскую дорогу. Для достижения этой цели ему следовало воспользоваться моментом, когда французы еще не успели навести мостов» [19. С. 276–277].

В самом деле, если бы Наполеон успел совершить фланговое передвижение через Днепр южнее города именно 6 августа, отступление вверенной Барклаю-де-Толли армии стало бы весьма затруднительно. Противник уже занимал Смоленск и весь левый берег Днепра в соседстве этого города, а обходной маневр, который был поручен вестфальскому корпусу генерала Жюно, угрожал отрезать задержавшиеся у Смоленска русские войска. Допустить этого было никак нельзя. Именно поэтому Барклай-де-Толли и решился, довольствуясь кровопролитным уроком, данным противнику в Смоленске, совершить передвижение своей армии с Петербургской на Московскую дорогу. Армия должна была выйти на нее у деревни Лубино, чтобы потом двинуться к Соловьевой переправе и восстановить сообщение с ушедшим далеко вперед Багратионом.

Это движение Барклая-де-Толли было одним из самых сложных за всю войну, ибо оно совершалось на виду у неприятеля. Потом многие военные историки и теоретики будут утверждать, что оно сделало «величайшую честь» военному таланту Михаила Богдановича, потому что никогда еще русская армия не подвергалась большей опасности, и из этой сложнейшей ситуации Барклай-де-Толли вывел ее без потерь.

Отдав все необходимые распоряжения, сам Михаил Богданович ушел из Смоленска с последним отрядом.

Любопытную подробность об этом сообщает Д. В. Давыдов:

«Распорядившись насчет отступления армии из-под Смоленска, Барклай и Ермолов ночевали в арьергарде близ самого города. Барклай, предполагая, что прочие корпуса армии станут между тем выдвигаться по дороге к Соловьевой переправе, приказал разбудить себя в полночь для того, чтобы лично приказать арьергарду начать отступление. Когда наступила полночь, он с ужасом увидел, что 2-й корпус еще вовсе не трогался с места. Он приказал Ермолову: “Мы в большой опасности, как это могло произойти?” К этому он присовокупил: “Поезжайте вперед, ускоряйте марш войск, а я пока здесь останусь…”

Прибыв на рассвете на то место, где корпуса Остермана и Тучкова-первого располагались на ночлег, Ермолов именем Барклая приказал им следовать далее… И таким образом все наши войска и артиллерия достигли благополучно Соловьевой переправы» [50. С. 160].

Оставление Смоленска вызвало огромное недовольство в армии и стране. Естественно, князь Багратион был буквально вне себя и написал А. А. Аракчееву следующее полное праведного возмущения письмо, явно предназначенное для передачи императору:

«Я думаю, что министр уже рапортовал об оставлении Смоленска. Больно, грустно, и вся армия в отчаянии, что самое важное место понапрасну бросили. Я, с моей стороны, просил лично его убедительнейшим образом, наконец и писал, но ничто его не согласило. Я клянусь всей моей честью, что Наполеон был в таком мешке, как никогда, и он бы мог потерять половину армии, но не взять Смоленска. Войска наши так дрались и так дерутся, как никогда. Я удержал с пятнадцатью тысячами более тридцати пяти часов и бил их; но он не хотел остаться и четырнадцать часов. Это стыдно, и пятно армии нашей, а ему самому, мне кажется, и жить на свете не должно. Ежели он доносит, что потеря велика, — неправда; может быть, около четырех тысяч, не более, но и того нет. Хотя бы и десять, как быть, война! Но зато неприятель потерял бездну» [9. С. 70–17].

Как видим, «под влиянием досады и гнева на Барклая Багратион вольно или невольно искажал действительность и представлял своим влиятельным адресатам ситуацию, прямо скажем, в превратном виде» [5. С. 634].

А ведь Барклай-де-Толли объяснял Багратиону смысл своих действий. Он писал ему:

«Весьма хорошо и полезно было бы удерживать Смоленск; но сей предмет не должен однако же нас удерживать от важнейших предметов: то есть сохранения армии и продолжения войны» [19. С. 237].

Сказано не очень складно, но весьма верно, однако, похоже, смысл слов Михаила Богдановича уже давно не интересовал князя Багратиона. Он вел с военным министром войну на полное уничтожение, не понимая, что ненависть — это сила бессилия.

Тем временем утром 7 (19) августа эпицентр военных действий переместился в сторону Соловьевой переправы через Днепр — в сорока верстах на востоке от Смоленска.

Еще накануне, как мы уже говорили, на вестфальский корпус генерала Жюно была возложена важная задача: он должен был скрытно навести мост через Днепр у деревни Прудищево, обойти Смоленск с юго-востока, выйти на Московскую дорогу и отрезать русские войска, которые могли еще находиться между Смоленском и деревней Лубино.