Но Александр, не желавший останавливаться на достигнутом, настоял на своем, ибо для него «война с Наполеоном была актом борьбы его личного самолюбия, независимо от тех политических причин, которые ее вызывали» [52. С. 117].

В результате, в январе 1813 года русские войска в составе Главной армии генерала от кавалерии А. П. Тормасова (с ней были сам император и М. И. Кутузов), 3-й Западной [51] адмирала П. В. Чичагова и 30-тысячного отряда графа М. А. Милорадовича вошли в Польшу и Пруссию. На направлении Кёнигсберг — Данциг двигался отдельный корпус П. X. Витгенштейна.

Наступление шло очень энергично, и вскоре на сторону русских перешел прусский корпус генерала Йорка фон Вартбурга.

В это время Барклай-де-Толли оставался в вынужденном бездействии, не понимая, для чего он вызван, чем будет командовать и будет ли командовать вообще.

У военного историка А. В. Висковатова читаем:

«Мы не могли достоверно узнать, где и как происходило первое свидание императора Александра с Барклаем-де-Толли по прибытии последнего из Петербурга, а сколько важного и любопытного должно было заключать в себе это свидание!» [35. С. 75].

Точно известно лишь то, что в январе месяце Барклай-де-Толли в очередной раз написал императору Александру, а 23 января (4 февраля) он уже принял командование 3-й Западной армией вместо заболевшего адмирала П. В. Чичагова. По состоянию на декабрь 1812 года эта армия насчитывала 46 батальонов, 39 эскадронов, 10 казачьих полков и 136 орудий [106. С. 231].

Когда Барклай-де-Толли принял командование 3-й армией, на него было возложено взятие крепости Торн, расположенной на правом берегу Вислы.

3-я армия была самой малочисленной из всех русских армий. На то время в ее рядах было всего лишь около 18 тысяч человек — меньше, чем в ином корпусе, причем непосредственно под Торном стояло лишь 13 тысяч. Но разве это было главное? Главное заключалось в том, что Михаил Богданович снова находился в армии, на театре военных действий, и он был по-настоящему счастлив.

Адмирал Павел Васильевич Чичагов с нетерпением ждал того дня, когда сможет сдать должность Барклаю-де-Толли.

«Не без сочувствия принимал Михаил Богданович у адмирала бразды правления. Судьба сурово обошлась с неудачливым “сухопутным адмиралом”, и пост, им занимаемый, давно уже был ему не в радость» [8. С. 454].

В 1812 году П. В. Чичагов не без «содействия» М. И. Кутузова допустил ряд непростительных ошибок, что позволило Наполеону ускользнуть из России.

Между тем, как это часто бывает, все критические стрелы были пущены в одного лишь Чичагова. Его прозвали «земноводным генералом», взявшимся не за свое дело, «ангелом-хранителем Наполеона» и даже опять-таки изменником.

Остроумная и язвительная Екатерина Ильинична Голенищева-Кутузова, статс-дама и жена Главнокомандующего, высказалась так: «Витгенштейн спас Петербург, мой муж — Россию, а Чичагов — Наполеона» [136. С. 294].

Павел Васильевич был человеком гордым. Оскорбленный несправедливым к себе отношением, он начал один за другим писать рапорты с просьбой об отставке, но согласие государя получил лишь в феврале 1813 года.

«Сочувствие Барклая к своему предшественнику на посту командующего 3-й армией объяснялось прежде всего прекрасной человеческой репутацией адмирала, а также и тем, что во всех жизненных обстоятельствах Чичагов сохранял твердость духа и высокое достоинство, несмотря на удары судьбы.

Барклай помнил, как еще во времена Павла I интригой военно-морского министра графа Кушелева Чичагов был обвинен в намерении бежать в Англию и по приказу Павла — прямо у императора в кабинете — с него сначала сорвали ордена и отобрали шпагу, а затем сняли мундир и провели в одном нижнем белье по коридорам дворца в Павловске, заполненного придворными и знатью.

Тут же адмирал был отведен в Петропавловскую крепость, где и просидел целый год до лета 1799 года» [8. С. 455].

На самом же деле все обстояло совсем не так просто и не так однозначно. Вот, например, что писал о Чичагове граф Ф. П. Толстой [52] , известный независимостью суждений:

«Павел Васильевич Чичагов был человек умный и образованный. Будучи прямого характера, он был удивительно свободен и, как ни один из других министров, прост в обращении и разговорах с государем и царской семьей.

Зная свое преимущество над знатными придворными льстецами как по наукам, образованию, так и по прямоте и твердости характера, Чичагов обращался с ними с большим невниманием, а с иными даже с пренебрежением, за что, конечно, был ненавидим почти всем придворным миром и всей пустой высокомерной знатью; но император Александр Павлович и императрица Елизавета Алексеевна его очень любили» [144. С. 534–535].