Ожигина Надежда Викторовна
Шрифт:
Скалы вынырнули из подкравшейся темноты, словно Пустоглазый из засады. Вынырнули и навалились, парализуя волю. Веяло от них таким ужасом, что хотелось зарыться в землю, втиснуться в любую расщелину, лишь бы не слышать этой звенящей Пустоты!
— Вы чего? — хмуро поинтересовался Торни. — Скал никогда не видали? Вперед!
И король словно шагнул за порог безграничного страха, оттолкнувшего его прочь от Башни. Переступил. Перевел дух. И ускорил шаги, славя Богов за то, что с ними был крайне прозаично настроенный гном.
— Странная Башня, — покачал головой Торни, теребя бороду. — Не охраняется никем…
— И зачем тут охрана? — в тон ему возразил шут, оглядывая внутренности скального круга.
Король огляделся и мысленно согласился с Санди: незачем.
Вряд ли шедевр местной архитектуры можно было назвать башней. Скорее уж домиком на верхушке небольшой скалы, надежно защищенной скалами повыше. И не было ни двери, ни даже лестницы, ведущей наверх, к хлипкому на вид строению.
— Вон там направляющие! — ткнул пальцем Сердитый гном. — По ним спускается и поднимается балкон! Если найти нужные рычаги, можно забраться в помещение…
— Так ищи! — рыкнул Денхольм. — Или по этому поводу придуман какой-нибудь красивый Церемониал?
— Дурак ты, Хольмер! — вздохнул Торни. — По этому поводу придумано одно крепенькое заклятие.
Подъемник делали Касты, наши разлюбезные механики, чтоб им трижды икнулось, негодяям! Но не они его ставили. Здесь потрудился хороший колдун: я уже перепробовал все заговоры, какие знал, и шлак в результате! Дурное здесь местечко, два охранных кольца. Да скалы кто-то выдолбил, будто оплавил… Говорил же: страна катится в Небытие, раз на границе подобные фокусы возможны стали!
— И что теперь?
— В Горы надо уходить. Помощи просить: самим не сладить.
— Сначала вернемся в Хоррар, — покачал головой шут. — Вдруг люди помогут? По крайней мере узнаем, что произошло…
— Это я и так скажу, — буркнул гном. — Пустоглазые на него напали, он отбился.
— А как вырвался? И почему повязали? — возразил король. — Решено: возвращаемся в город и как следует трясем мальчишку.
— Постойте! — взвился вдруг Санди. — Что это? Слышите: вроде поют!
Король прислушался и вздрогнул. Тонкий девичий голосок едва долетал до них, смутно отражаясь от гладких скал. Эхо играло словами, искажая их, выжимая смысл. Но в том, что пела Илей, сомнений не возникало… Нежданный порыв ветра принес обрывки песни…
Нам нельзя загрустить и предаться унынью, Ни слезинки нельзя уронить… Словно лютни струна, оборвется в бессилье Наших жизней суровая нить, — И сольемся мы с горькой полынью… Две стрелы, устраняя смешную помеху, С тихим свистом начнут свой полет… И в горах загрустит, растревожится эхо, А полынь через нас прорастет, Став могил наших вехой. Но я буду тверда, я сдержусь, не заплачу, Напоследок взглянув в небеса. Ты бормочешь в бреду, словно веришь в удачу, И бывают еще чудеса… Но все будет иначе: Нас убьют, чтоб из слов не творили любви, Не мешали Пустому Всесилью! Буйно вырастут травы на соленой крови… И ты знаешь, сейчас уж полынью Пахнут теплые руки твои…— Я вернусь, Илей! — прошептал Денхольм. — Я вернусь за тобой, девочка, обещаю!
Они вновь припустили по нахоженной любопытными горожанами тропе и через полчаса барабанили в дверь «Старого Пирата».
Трактир был погружен в полумрак, словно заранее надел траур. Безучастный ко всему дядюшка Тэй сидел прямо на полу в обнимку с пузатым бочонком. Открывший им дверь мальчишка забился в дальний угол и продолжил завывания…
Но первым, что бросилось в глаза королю, был посох. Некогда фиолетовый, а ныне красный от засохшей крови. Посох, жирной багряной чертой перечеркнувший серебристо-серую лютню и холщовую суму, заскорузлую от ссохшихся пятен.
— Кто это принес? — рявкнул Денхольм, вытаскивая в отсветы лунного света до смерти перепуганного мальца и приподнимая его над полом.
— Г-господин мой! — пропищал парнишка, вращая ополоумевшими глазами. — Тут такое было! Свет во всем доме разом погас! И порыв ветра, страшно сильный! Чуть дверь с петель не снес! А потом по полу тень чернющая метнулась! Я зажмурился, думал, мне конец, а когда глаз открыл — все уже сложено…
— С этим после. — Сердитый гном без особых усилий разлепил сведенные злой судорогой пальцы короля, и паренек шлепнулся на пол. — Давай, родимый, соберись с силами, железка некаленая, можешь, если охота, немного поохать, повздыхать, но в меру, слышишь?! Время поджимает! И рассказывай, помет мышиный, что на площади стряслось!
Санди протянул страдальцу кружку настойки. Трясущийся, как знаменитая ласторгская полынь под ветром, парень принял для храбрости, помолчал немного и открыл рот.
А Денхольм замер и напрягся, со странной смесью ужаса и восхищения досматривая в полумраке свой прерванный сон…
…Стоящий посередине площади старик с уродливым шрамом поперек морщинистого лица постарался улыбнуться как можно дружелюбнее, поднял глаза и, чтобы разрядить обстановку, протянул вперед руки открытыми ладонями вверх. Посох сиротливой фиолетовой змеей притаился у его ног…