— Зачем ты сюда пришел, атаман? — спросил Шамиль.

Он усмехнулся краями волевых губ и выпрямил свое поджарое тело в седле, покрытом золотым персидским ковриком. На голове у него серебрилась завитками каракулевая папаха из шкуры трех месячного ягненка. На тонком ремне на поясе, украшенном золотыми бляшками, покачивался кинжал в золотых ножнах и с золотой ручкой, отделанных драгоценными камнями, самым крупным из которых был рубин. На среднем пальце правой руки играл огнями в лучах утреннего солнца золотой перстень с вправленным в него большим бриллиантом необыкновенной красоты. На других пальцах тоже светились разноцветными огнями золотые перстни с камнями. Он повторил вопрос по русски с тягучим акцентом, как у всех кавказцев, для которых этот язык стал средством общения:

— Что тебе здесь надо, казак?

— А что нужно было тебе на левом казачьем берегу, что там до сих пор никому нет покоя? — насмешливо хмыкнул и Панкрат, он уже освоился и теперь выискивал во внешности врага слабые стороны, чтобы не промахнуться с отпором. — Кто тебя гонит на нашу сторону? Своей вотчины перестало хватать?

— На левом берегу Терека я бываю очень редко, — приподнял одно плечо Шамиль.

— Зато твои абреки гуляют по нашим станицам день и ночь.

— Я их туда не посылаю, я защищаю свою землю от московских царей, — лицо имама нахмурилось, он сдвинул черные брови. — А вот вы, казаки, этим русским служите, кормите их, поите, квартиры предоставляете, своих женщин господам офицерам отдаете.

— У нас нет различий по национальностям, кого наша скуреха выберет, того мы к себе и примем. Хоть кривоногого калмыка, хоть криворукого ногая, хоть злого чечена, — в свою очередь насупился и полковник. — Жилье мы русским предоставляем потому, что вера и язык у нас одни, мы служим русскому царю с его народом верой и правдой.

— А где же ваша казачья гордость? — презрительно сощурился Шамиль. — Какие вы русские, когда давно отмежевались от них, и сами называете их москалями, кацапами и сип-сиповичами?

— Они тоже не остаются в долгу, мы для них пугачи, разинцы, разбойники с большой дороги, да голь перекатная.

— Посмотри на себя, атаман, разве ты русский? — продолжал увещевать Панкрата влиятельный собеседник. — У москалей носы сплошь татарские — картошкой, характер плаксивый и трусливый, а ты вылитый горец, только говоришь по ихнему. Даже одежда на тебе горская, даже кинжал ты нацепил, подражая нашим джигитам.

Панкрат поймал зрачки вождя всех кавказцев и постарался отвести в сторону черную силу, прущую из них. Ему показалось, что он сумеет перебороть ее, потому что у него было что-то еще такое, чего не было у этого человека, обладающего недюжинной волей.

— Ты сказал правду, Шамиль, мы растеряли многое, что связывало нас с бывшей нашей родиной и с нашим народом. Даже обличьем мы стали похожи на тех, с кем рядом живем, — он расправил грудь и ворохнул плечами. — Зато дух у всех у нас остался прежним, каким ему и положено быть — он у казаков русский.

Оба всадника долго расстреливали друг друга глазами в упор, и если бы не дикая энергия первого из них, и не железное упорство другого, они бы не выдержали адского напряжения и давно сошлись бы в поединке. Наконец имам дернул большим кадыком на горле, по его щекам прокатилась гримаса сдерживаемой боли. Видимо, рана, которую он получил от выстрела в него Надымки, была очень серьезной. Он хрипло выдавил из себя:

— Зачем ты сюда пришел, атаман?

— За тем, чтобы ты прекратил набеги на казачьи станицы.

— Я не посылал в ваши станицы своих людей. А набеги никогда не прекратятся, разбойничьи группы мне не подвластны, — причмокнул губами вождь. — Кроме того мне известно, что они чаще нападают на военные обозы, нежели на мирные селения.

— У тебя плохие информаторы, Шамиль. А скорее всего ты врешь, потому что те самые группы из бандитов, якобы неподвластные тебе, входят в состав твоего войска.

Вождь абреков долго молчал, не отводя пристального взора от собеседника. Затем, не отвечая на явное оскорбление, он повторил все тот-же вопрос:

— Что еще привело тебя в наш горный край?

— Я пришел сюда за своим сыном Павлушкой и за сестрой Марьюшкой, — в свою очередь не отрывая взгляда от лица Шамиля, жестко проговорил Панкрат.

— Но твоих близких родственников в этом ауле нет, — криво усмехнулся имам.

— А где они?

— Я не знаю, что тебе сказать, потому что впервые об этом слышу.

— Пусть будет так, тогда я спрошу тебя по другому, — расслабленно улыбнулся и атаман. — За твоей спиной притаился среди абреков один чеченский мюрид, его зовут Муса.