Голод свирепствовал на мануфактуре все больше и больше, месяц шел за месяцем, а правительство почти ничего не присылало. Дирекция имела в начале 1799 г. в кассе ничтожную сумму в 1200 франков, причем эти деньги необходимы были на самые неотложные расходы (вроде закупки материалов, непосредственно необходимых для продолжения работ), и из них-то пришлось ассигновать 600 франков в помощь рабочим [263] , уже 5 месяцев не получавшим жалованья. Конечно, эта сумма была каплей в море; без присылки денег из Парижа все равно существовать нельзя было. В марте 1799 г. рабочие обратились к самой Директории Французской республики с мольбой об уплате должного им за 5 месяцев жалованья [264] . Они пишут, что нельзя изобразить их нищету. Нет одежды, кредит истощен, если Директория сейчас же не поможет, то они, рабочие, погибнут с женами и детьми. Одновременно рабочие послали петицию такого же содержания и министру внутренних дел. Но если им и присылали время от времени кое-что, то все равно задержки постоянно вновь повторялись. Спустя несколько недель (20 апреля 1799 г.) администрация мануфактуры в таких же терминах просит министра помочь несчастным рабочим: «У нас не хватает выражений, чтобы описать вам нищету, отчаяние, безутешное положение всех рабочих, большая часть которых абсолютно нуждается в средствах существования, в хлебе… сжальтесь, гражданин министр, над всеми нашими бедами и страданиями, мы вас умоляем». По словам дирекции, заведение близко к полной гибели, «и, конечно, мануфактура никогда не переживала более тяжелого кризиса» [265] . Так как и это напоминание не имело успеха, то в начало июня (1799 г.) рабочие снова обращаются к министру внутренних дел, умоляя помочь им. Они напоминают, что им уже 6 месяцев ничего не платят, они совершенно не знают, где им найти все нужное для жизни; нужда гнетет их самая крайняя, они доведены до необходимости просить милостыню [266] ; они говорят, что откладывать присылку помощи нельзя, если не хотят, чтобы все погибли: на министра (Francois de Neufch^ateau), «друга искусств и несчастных артистов», они возлагают все свои надежды, — факты, приведенные в этом прошении, официально подтверждает и bureau des arts, сделавшее соответственный доклад министру [267] . Бюро, признавая отчаянное положение рабочих, большая часть которых — семейные люди, напоминает тем не менее, что скудость фондов, предоставленных в распоряжение министра, не позволяла ему до сих пор существенно облегчить нищету рабочих. Бюро нерешительно предлагает, нельзя ли основать для более успешной продажи севрских произведений специальный магазин, хотя уже было депо в это время, которое ничего не продавало. Как бы чувствуя всю безнадежность своего предложения, бюро утешается тем, что недостаток сбыта «общий всем мануфактурам, выделывающим фарфор, и это положение вещей, вероятно, изменится только в ту эпоху, когда мир, восстановив коммерческие сношения, даст место сделкам с заграницей». Видя, что министерство ровно ничего не сделало для них, рабочие обратились с новой петицией [268] в Совет пятисот, указывая снова и снова на ужасающее свое положение, на то, что они с семьями умирают от истощения, что уже 7 месяцев им ничего не платят; Совет пятисот предложил Директории уплатить рабочим из остатков прежде ассигнованной суммы в 100 тысяч франков. Бросаясь во все стороны, рабочие спустя месяц обращаются к Директории [269] республики, посылают к ней депутацию, прося спасти их от голода. Министру докладывали даже, что «в мастерских царит глухое брожение» [270] , но и это не заставило министерство усилить энергию в поисках за деньгами и не побудило ни Директорию, ни министра исполнить предложение Совета пятисот, так и оставшееся мертвой буквой.

Вместо с тем Директория, доживавшая свои последние дни, хотела по возможности помочь рабочим не только национальных, но и частных мануфактур, особенно ввиду предстоящего наступления холодного времени года; соображения при этом были, разумеется, чисто полицейские [271] ; заботились об обеспечении спокойствия. Действительно, торгово-промышленный кризис летом и осенью 1799 г. был всеобщим. Министр полиции даже склонен был приписывать появление массы безработных не только экономическим причинам, но и проискам врагов республики и, признавая ужасающее положение рабочего класса, изыскивал наиболее целесообразный способ, как распределить скудные средства, отпущенные Директорией на поддержание промышленности [272] . Общий застой в делах, прекращение торговли с заграницей, полнейший ее упадок внутри страны, затруднения в денежном обращении — таковы были признанные современниками явления, характерные для экономической жизни страны осенью 1799 г. [273] . Что касается именно национальных мануфактур, то Директория в принципе была за возможную поддержку их между прочим и потому, что они в ее глазах являлись «прибежищем для национальной промышленности в эти трудные времена, которые не позволяют ей развиваться с успехом в частных мануфактурах», и содержать их представлялось нужным даже с жертвами, ибо они «дают рабочему классу средства работы и существования» [274] Но, признавая все это в теории, Директория была не в состоянии добыть для национальных мануфактур нужные средства, и безвыходное положение вещей продолжалось. Когда министр внутренних дел посетил Севрскую мануфактуру, рабочая делегация из представителей всех мастерских подала ему новую петицию, где говорят об утешительном для них значении его визита и во имя присущих министру внутренних дел гуманности и справедливости просят его помочь их беде [275] . Они указывали при этом на «наилучшие обещания», которые им делались, и, несмотря на которые, они даже не знают, когда им уплатят и сколько они получат. Министр ровно ничего не сделал для них и на этот раз, но изъявил дирекции полное неудовольствие, усмотрев признаки какой-то будто бы существующей на мануфактуре организации среди рабочих, вследствие того что петиция была ему подана выбранной специально для этой цели делегацией. «Я должен был быть удивлен, — писал он дирекции [276] , — увидев под их петицией небольшое число подписавших, которые приняли название комиссии, выбранной мануфактурой (подчеркнуто в подлинном тексте — Е. Т. ). Не может и не должно существовать в заведении, хорошо управляемом, другой власти, кроме администрации, им управляющей, и индивидуумы, которые там работают, не могут образовывать какую бы то ни было корпорацию или комиссию». Министр прощает нарушение этого принципа ввиду тяжелых обстоятельств, но выражает вместе с тем уверенность, что дирекция обнаружит впредь твердость в соблюдении правил; он надеется также, что севрские рабочие не впадут в рецидив [277] и будут впредь исключительно заниматься своей работой, а заботу о своих интересах возложат на справедливость правительства и усердие дирекции. Министр приказывает, чтобы прошения направлялись от рабочих через начальников мастерских к дирекции, а от дирекции уже к нему, министру. Кроме этого выговора, мануфактура из министерства не получила ничего.

Спустя несколько дней после этого характерного письма министра внутренних дел произошел государственный переворот 18 брюмера, и Директория перестала существовать. Рабочие послали слезное прошение первому консулу Бонапарту, прося его распорядиться об уплате им задержанного жалованья [278] ; они выражали надежду, что он осушит их слезы и вернет их к жизни. Прошение осталось без последствий, как и то, которое они подали новому министру внутренних дел Люсьену Бонапарту [279] . Они напоминали министру, что им не уплачено за 11 месяцев и что они в отчаянии. Они называют новых правителей «p`eres de la patrie, un gouvernement r'eg'en'erateur» и т. д., не скупятся на изъявления преданности новому властелину Франции, но впереди их ожидал новый и очень жестокий удар. Новое правительство решилось на то, на что не решалось ни правительство Людовика XVI, ни Директория, и чего не хотел сделать Конвент: оно усмотрело необходимость с точки зрения экономии произвести массовое увольнение рабочих Севрской мануфактуры. 29 апреля 1800 г. начальник Bureau des arts — Costaz представил министру доклад, в котором излагал намеченные реформы [280] . Он предлагал уволить 156 рабочих (из 216) и назначить нового директора; к этому сводились главные пункты реформы, касавшиеся рабочих. Из уволенных прослужившие 20 лет на мануфактуре и достигшие шестидесятилетного возраста должны были получать пенсию от 200 до 500 ливров в год и квартиру при заведении (если раньше ею пользовались). Министр внутренних дел согласился произвести предложенную реформу и сделал это «с сожалением», побуждаемый необходимостью, как он известил о том дирекцию [281] . Пенсией воспользовалось всего 27 человек, остальные остались без куска хлеба. Изгнанные обратились с прошением к министру внутренних дел, где они говорят, что и до сих пор ели хлеб, политый слезами, а теперь у них отбирают его. Они смотрят на себя как на осужденных на смерть и просят, чтобы им хоть заплатили за 14 месяцев жалованье, которое они все время не получали [282] , и говорят, что если им не уплатят, то остается только ждать смерти. Единственным протестом с их стороны является некоторая горькая ирония по адресу министра [283] . Министр на эти просьбы отвечал только, что изыскиваются средства и что впредь «никакой петиции, никакого рода просьбы или предложения» он не примет, иначе как непосредственно через дирекцию.

Еще в июне, когда уже новый директор (Brongniart) вступил в отправление своих обязанностей, рабочим не было уплачено за старые месяцы, и понадобилось несколько лет, чтобы привести финансы мануфактуры в более или менее устойчивое положение и расплатиться с долгами.

Со времени реформы, произведенной Люсьеном Бонапартом, среди документов, относящихся к Севрской мануфактуре, исчезают бумаги, которые могли бы пролить отчетливый свет на состояние рабочих. При Консульстве и Империи вообще рабочие национальных мануфактур уже почти не пишут прошений правительству [284] , как они это делали в эпоху революции: местная администрация мануфактуры, по требованию Люсьена Бонапарта, должна была стать для севрских рабочих единственным органом, через который они могли сноситься с правительством; вскоре она получила вместе с тем такие широкие права, что, пожалуй, рабочим и не могло представиться нужды обращаться к министру. Директор Brongniart через несколько месяцев после своего водворения получил право своей властью увольнять рабочих, определять размер их жалованья и организовать вообще, как найдет наилучшим, работы в мастерских [285] . Все это, конечно, не могло не способствовать сокращению и даже в конце концов полному уничтожению всяких письменных сношений между рабочими и центральной властью.

В августе 1664 г. Людовик XIV дал по представлению Кольбера предпринимателю Hinard’y ряд привилегий на открытие «королевской мануфактуры» тканых шпалер в городе Beauvais (в Пикардии) [286] ; истинным ее основателем таким образом считался Кольбер. Предпринимателю (Hinard’y) предоставлялись при этом многие льготы и субсидии, рабочие избавлялись от большинства податей и повинностей [287] , казенные здания предоставлялись безвозмездно для помещения этого заведения. Привилегия давалась предпринимателям (а в случае неуспеха отнималась) королевскими lettres patentes. Предприниматель обязан был иметь по меньшей мере 100 рабочих в первый год своей привилегии и, постепенно увеличивая это число, довести численность рабочих через 6 лет до 600 человек. Если при этом предприниматель выписывал рабочих из-за границы, то ему уплачивалось из королевской казны по 20 ливров за каждого. Кроме того, на мануфактуре должно было находиться по крайней мере 50 apprentifs, за содержание и обучение которых король платил предпринимателю по 30 ливров в год. Проработав 6 лет в качестве apprentif’a и затем 2 года в качестве compagnon’a, человек должен быть принят без всяких обычных издержек в цех ma^itres-tapissiers города Бове. Иностранцы же, 8 лет проработавшие на мануфактуре, натурализовались также без всяких издержек и хлопот со своей стороны. Целый ряд и других льгот должен был облегчить предпринимателю его дело. Несмотря на это, мануфактура пережила и в XVII и в XVIII вв. трудные моменты, и требование относительно количества рабочих никогда, по-видимому, и не было выполнено. С 1780 г. мануфактурой управлял в качество предпринимателя Menou, дела которого вначале шли хорошо. Он пользовался льготами, пожалованными мануфактуре со времени ее основания, а также денежной поддержкой, которая с 1737 г. производилась на счет казны под видом обязательной для королевского двора ежегодной покупки произведений мануфактуры в Бове по крайней мере на 20 тысяч ливров. Сверх того, предприниматель получал в виде субсидии 11 100 ливров в год. На предпринимателя ложились только расходы по покупке сырых материалов и расплата с рабочими: ежегодная поставка двору, субсидия и продажа частным лицам покрывали эти издержки. Революция внесла расстройство в дела предпринимателя, и он понизил расценку работы (в Бове работали посдельно). Дела его пошатнулись не только вследствие уменьшения спроса на предметы роскоши, но потому, что двор, находясь в затруднительных обстоятельствах, годами с 1787 г. задерживал уплату ежегодных субсидий. Рабочие, возмутившиеся понижением платы, приписали это одному заведующему работами мастеру, и «образовалось своего рода восстание» [288] , вследствие которого мастер должен был бежать, и вернуть его уже побоялись, даже когда все успокоились. Рабочие подали петицию в Национальное собрание [289] , прося разрешения вопроса, но, судя по тому, что лишь некоторые подписали его, особенно прочное единство действий среди рабочих даже и в этот момент не всегда было налицо, хотя в общем при этом столкновении (осенью 1790 г.) рабочие в Бове проявляли несомненную энергию.

Рабочие в этом прошении писали, что, «истощив все средства примирения», они прибегают теперь к собранию, надеясь, что «директор, или предприниматель» (т. е. Мену) будет принужден покинуть «опасную систему», которой он ныне придерживается. «Опасная система» заключается в том, что Мену ввел с 1786 г. на мануфактуру новых, посторонних рабочих, у которых было «peu de talens», вследствие чего не только эти новые, но и старые рабочие стали получать меньшую посдельную плату, чем прежде. После этого Мену еще понизил расценку. Они и просят обязать Мену уплачивать цену, которую он платил в 1780 г., а в одном месте петиции проводится мысль, что необходимо пойти дальше и повысить плату соразмерно с вздорожанием предметов первой необходимости. Не только платой были недовольны рабочие, но и способом измерения сделанной работы, всецело для них невыгодным. Мену удовлетворил в конце концов «часть» [290] требований рабочих; к сожалению, документы не говорят определительнее, в чем именно заключалось это удовлетворение. Познакомившись с сообщенной ему петицией рабочих, поданной ими в Национальное собрание, Мену решил отомстить тем из рабочих, которые это прошение подписали, и вскоре они это почувствовали. Сначала было уволено трое старейших рабочих, затем еще 12 человек [291] , и на очереди были новые жертвы. Рабочие стали выражать убеждение, что Мену сознательно ведет дело к закрытию мануфактуры, и «ими овладело отчаяние». Их гнев обрушился, за отсутствием самого Мену, на одного из заведующих мастерскими — «инспекторов», или мастеров [292] , и угрозами и бранью они принудили его бежать. Главный из этих заведующих, Camousse, тотчас же уведомил об этих происшествиях муниципалитет города Beauvais. Сейчас же на место действия прибыли комиссары, призвали рабочих к порядку и «живо упрекали их в неправильности поведения» [293] , после чего рабочие сообщили им свои жалобы и пообещали «вернуться к порядку и повиновению». Муниципалитет тотчас же велел Camousse’y приостановить исполнение строгих приказов (полученных им от Мену) и вообще вмешался в дело, полагая, что высший надзор за королевской мануфактурой, прежде принадлежавший интенданту, теперь перешел к компетенции «административных собраний», в данном случае «administrateurs du district de Beauvais». Но Мену не соглашался подчиниться этому местному собранию, вмешательство которого клонилось в пользу рабочих. Он написал им письмо, в котором заявлял, что имеет полное право расстаться с теми рабочими, с какими желает расстаться, как и рабочий имеет право уйти, когда ему угодно. Вместе с тем он указывает, что его удивляет «безнаказанность» рабочих [294] , которые прогнали «единственного» инспектора, отстаивавшего предпринимательские интересы. Его удивляет также, что этот инспектор все еще не может вернуться в город. Дело еще в начале октября перешло в комитет земледелия и торговли, который в этой распре стал не на сторону рабочих, а на сторону предпринимателя. Комитет ответил [295] именно муниципалитету Beauvais, что вопрос о заработной плате не входит в их компетенцию, и что размеры ее устанавливаются только «естественными законами»; что предприниматель настолько же нуждается в рабочих, насколько рабочие — в работе, и только их взаимные интересы должны определять заработную плату; что если муниципалитеты начнут вмешиваться в этот «естественный порядок», то все фабрики закроются; что вмешательство муниципальных чинов Beauvais было неосторожно и т. д.

Рабочие весь конец года были неспокойны; очевидно, и частичная уступка, о которой неопределенно говорят наши документы, оказалась далеко не достаточной, и особенно репрессии против некоторых участников петиции препятствовали умиротворению. Продолжаются, по-видимому, и жалобы в муниципалитет. Характерно, что администрация мануфактуры отмечает не только самый факт беспорядков, но считает нужным обратить внимание даже на то, что рабочие сообща жалуются [296] . Рабочие требовали по-прежнему, кроме повышения заработной платы, еще возвращения некоторых уволенных товарищей, протестовали также против приема иностранных рабочих и против выделки товара низшего сорта. Мену оказался не столь уступчивым, как правительство, которое, как мы видели, должно было в эту эпоху считаться с волнениями на других королевских мануфактурах. Тут он поставил вопрос о своем отказе от привилегии и этим не мог, конечно, не встревожить рабочих, ибо время было не такое, чтобы легко можно было найти подходящего преемника: призрак остановки работ, вероятно, более всего мог действовать на рабочих. Так вопрос о повышении платы и не был разрешен в желательном для рабочих смысле. Как мы уже отчасти видели, Мену раздражался вмешательством третьих лиц в его дело с рабочими, именно мэра и муниципальных чинов города Бове, которые желали во имя скорейшего восстановления порядка склонить его к уступкам и вообще хотели играть посредническую роль. Весьма интересно заметить, что в общем сами-то представители местного самоуправления не очень были уверены в своем праве вмешиваться и разделяли принципиально в этом отношении взгляды самого предпринимателя.

В своем заступничестве за рабочих муниципалитет Beauvais никакой поддержки от других органов местного самоуправления не получил. Так, Директория департамента de l’Oise заслушала, одобрила и от своего имени в виде изложения своего мнения отправила министру внутренних дел Delessart’y любопытную бумагу, которая показывает, до какой степени взгляды комитета земледелия и торговли на отношения между рабочими и работодателем являлись тогда господствующими. Дело было уже в июле 1791 г. [297] , когда на мануфактуре царил внешний порядок, но рабочие не чувствовали себя удовлетворенными и все еще жаловались. Директория находит, что жалоба относительно слишком низкой расценки плохо обоснована («mal fond'ee»).