Ее не убедили его слова, она в страхе попятилась.

— Знаете, — скороговоркой выпалил Майки, — все дело в Кинисайде. Алане Кинисайде.

При одном упоминании этого имени ее настроение тут же изменилось. Она по-прежнему смотрела на него настороженно, но в глазах появилось любопытство.

— При чем тут Кинисайд?

— Я его тоже знаю. Мне показалось, что вы относитесь к нему так же, как я.

— И что? — Она продолжала на него смотреть.

Майки почесал затылок. Вздохнул.

— Я сюда пришел, чтобы… чтобы как-нибудь ему навредить. Не знаю как, но навредить. А потом вышли вы. А потом… — Он не сумел закончить фразу.

— Что же он вам плохого сделал?

— Жизнь мою украл. — В его словах зазвенела злоба.

Джанин понимающе кивнула.

— Послушайте, — Майки чувствовал себя не в своей тарелке, — может быть, нам стоит… это… мы… вдвоем…

Она посмотрела на него так, будто он сделал ей непристойное предложение.

Майки покраснел и замахал руками:

— Нет-нет, вы меня неправильно поняли. Я хотел сказать… поговорить бы нам. Он, похоже, испортил жизнь нам обоим. — Он пожал плечами. — Ну это… типа, беду пополам. Две головы… Что-нибудь придумать… Короче, разобраться с ним.

Джанин молчала и, кажется, что-то решала для себя.

— Ладно, — сказала она через минуту, — только я позвоню друзьям и скажу, где нахожусь.

— Конечно-конечно…

— Чтобы вы знали.

— Что вы! Я совсем не против.

Она посмотрела на часы:

— У меня скоро закончится рабочий день. Подождите меня здесь, и мы зайдем в какой-нибудь паб.

Она вернулась в здание.

Майки посмотрел, как за ней закрывается дверь, и закурил.

Впервые за много месяцев он улыбался.

Кинисайд больше всего любил лето. Но оно прошло. И вот он сидит перед окном и смотрит на осенний дождь.

Он прикрыл глаза. Лето… Вилла на Канарах. Загородный дом в псевдогеоргианском стиле в Уонсбек-Мур в Нортумберленде — любимое место отдыха. Как же он любит проводить здесь летние месяцы! Теплый воздух, насыщенный запахом меда и цветущей лобелии в садах, бледно-розовые с синим закаты. Он приезжает с работы, переодевается, с удовольствием вооружается садовым инструментом — надо подровнять кусты, скосить газонную траву. Потом готовит мясо на барбекю, оснащенном газовой горелкой, потом в патио с женой и детьми ест мясо с пылу с жару, потягивает пиво или австралийское «шардоне».

Они весело болтают, смеются, наслаждаясь обществом друг друга. Он хороший муж. Хороший отец. Помогает детям готовить уроки, хвалит за успехи в школе, отпускает погулять с друзьями.

Он вздохнул. Открыл глаза. Опять эти фантазии — такого на самом деле в его жизни не было. Дом — настоящая прорва, куда постоянно уходит куча денег, ежемесячные выплаты по ипотеке — как ночной кошмар. Обслуживание машины — опять деньги, и немалые, а кредит за прошлый месяц еще не погашен. Из-за дверей кабинета доносятся пронзительные крики близнецов, с которыми уже сейчас трудно совладать. Чужие, дикие существа. Жена с идиотскими запросами, на которые не хватает никаких денег. Какая там вилла на Канарах!

Он шумно выдохнул, надеясь, что вместе с воздухом из легких сумеет выпустить из себя постоянное напряжение, в котором живет. Не получилось. Крепкое горькое пиво тоже не помогало.

Дом должен был служить убежищем, куда бы он мог приезжать и отдыхать душой после работы, где спасался бы от грязи и жестокости, с которой приходится сталкиваться ежедневно. Мерзость, мусор, который приходится выгребать. В этом доме он собирался прятаться от прошлого.

Он снова вздохнул. Что толку! Иллюзии. И спасения нет. Он вспомнил, как на него смотрел Палмер, когда вызвал сегодня после обеда к себе в кабинет.

— Служебное расследование? — переспросил Кинисайд.

— Пока только слухи. Легкая рябь на поверхности, — сказал шеф без улыбки.

— Перед бурей? Да уж, знаю, как это бывает. — Он обвел глазами кабинет. Снова посмотрел на Палмера. — Что я могу сделать?

Палмер изобразил на лице искреннее удивление. Пожал плечами.

— Это не мое дело. Я просто решил, что ты должен быть в курсе.

Внутри шевельнулся страх. Паника.

— Разве вы… не можете ничего сказать? Словечко замолвить? Положить конец слухам? То есть я хочу сказать… вас ведь это тоже зацепит.

Глаза Палмера сделались жесткими и холодными.

— Не понимаю, о чем вы говорите.

Кинисайд смотрел на него, не в силах даже слова вымолвить.

— В феодальной Японии, — сухо произнес Палмер, — опозоренные самураи закалывали себя мечом. — Он откинулся в кресле, поднял палец. — Есть над чем поразмыслить.

Кинисайд был не в состоянии размышлять. Он слышал, как громко бьется его собственное сердце, отдаваясь в ушах.

— Извините, мне нужно идти на встречу, — пробормотал он. — Значит…