На съезде или перед его началом некоторые делегаты якобы спросили Кирова, не хотел бы он заменить Сталина на посту генерального секретаря партии. Киров, как говорят, отказался. После этого он якобы проинформировал Сталина об этом предложении. Может быть, Сталин сам что-то узнал о переговорах делегатов с Кировым, и, хотя Киров отказался от предложения, вождь стал считать Кирова опасным соперником [700] .

Впервые эта история была обнародована Медведевым, но он не указал никаких источников, кроме ссылки на «скудные рассказы старых большевиков» [701] . Медведев, вероятно, использовал информацию из материалов различных комиссий по расследованию 1960-х гг. Один из делегатов XVII съезда партии, В. М. Верховых, также утверждал, что между делегатами «...были разговоры о генеральном секретаре ЦК. В беседе с Косиором последний мне сказал: некоторые из нас говорили с Кировым, чтобы он дал согласие быть генеральным секретарем. Киров отказался, сказав: надо подождать, все уладится». Другой свидетель тоже слышал о разговорах, которые велись между делегатами о выдвижении Кирова на пост генерального секретаря. Однако когда Киров узнал о них, он отказался от такого предложения и резко поговорил с делегатами. Другие свидетели, с которыми беседовали члены комиссии по расследованию, ничего о таких разговорах не слышали [702] .

В официальной истории, написанной в хрущевские времена, излагается, что некоторые делегаты съезда решили, что настало время заменить Сталина на посту генерального секретаря партии [703] . В 1964 г. об этом говорил еще один делегат XVII съезда партии, Л. С. Шаумян [704] . Но он не утверждает, что лично слышал такие разговоры. Возможно, Шаумян мог узнать об этом из официальной истории партии, опубликованной двумя годами ранее. Далее Шаумян в своей информации по этому делу не упоминает ничего, чего он не мог бы узнать из протоколов данного съезда или же из выступлений Хрущева на съездах партии в 1956 и 1961 гг.

В любом случае, ни Шаумян, ни официальная история партии не упоминают о том, что Кирова просили заменить Сталина. Хрущев в своих речах на съездах партии в 1956 и 1961 гг. также ничего об этом не говорил. Тем не менее в последней части опубликованных мемуаров Хрущева, говорится, что комиссия Шверника и Центральный Комитет получили сообщение о старом большевике Б. П. Шеболдаеве, который якобы разыскал Кирова на съезде и от имени ряда делегатов просил его занять пост генерального секретаря партии [705] . Но свидетели, выступавшие перед комиссией Шверника, не смогли назвать имен тех, кто предлагал Кирову стать новым генеральным секретарем, кроме Косиора. Медведев и Антонов-Овсеенко все же упомянули эти имена [706] . Предположительно, одним из них был Микоян. Но как мы увидим, это неправда. При этом говорилось, что одна из встреч, на которой делегаты обсуждали данный вопрос, проходила у Орджоникидзе [707] . Утверждалось также, что Киров лично присутствовал на этой встрече [708] .

В 1962 г. Ольга Шатуновская изложила это дело в уже упоминавшемся письме Хрущеву [709] . В нем она утверждала, что некий А. Севастьянов, предположительно близкий друг Кирова, незадолго до своей смерти в 1956 г. написал записку, в которой изложил содержание одной беседы с Кировым. Он пишет, что, как сказал ему Киров, во время съезда некоторые секретари обкомов и другие делегаты обратились к нему с предложением стать генеральным секретарем партии, а Сталин при этом должен был возглавить советское правительство. Далее в письме Шатуновская говорит, что Севастьянов рассказывал об этом некоторым людям, в т. ч. члену Политбюро Андрееву. Как мы видели, письмо Шатуновской Микояну и Хрущеву изучалось комиссией Яковлева и было признано «тенденциозным».

Во времена гласности в конце 1980-х гг. эта история снова всплыла, на этот раз дополненная «интересными деталями». Ольга Шатуновская рассказала следующее:

Во время XVII партсъезда, несмотря на его победоносный тон и овации Сталину, на квартире Серго Орджоникидзе (небольшой дом у Троицких ворот) происходило тайное совещание некоторых членов ЦК — Косиора, Эйхе, Шеболдаева, Шаранговича и других товарищей. Участники совещания считали необходимым устранение Сталина с поста генсека. Они предлагали Кирову заменить его, однако Сергей Миронович отказался [710] .

Некоторые версии этой истории дополняются утверждением, что Киров опасался за свою жизнь. В письменном свидетельстве Андреев упоминает, в частности, беседу с Севастьяновым в 1956 г. Севастьянов якобы сказал, что Сталин, узнав о предложении от Кирова, похвалил его и назвал настоящим другом [711] . Летом 1934 г. во время совместного отпуска Севастьянов якобы услышал от Кирова: «Сталин теперь меня в живых не оставит». В дальнейшем Киров и его семья жили в постоянном страхе. О том же говорила и Софья Маркус, сестра жены Кирова. В 1960 г. она сказала, что Сталин, узнав об этой беседе, вызвал Кирова. Киров не отрицал факта такого разговора. Более того, Киров якобы рассказал Сталину, что ветераны партии осуждают его деятельность. По словам С. Маркус, Киров покинул Москву в подавленном состоянии, якобы заявив: «...теперь моя голова на плахе». Елена Смородина, жена секретаря Ленинградского горкома, утверждала то же самое [712] .

Кирилина отвергает эти свидетельства. Она утверждает, что хотя Киров и знал Смородину, однако ни он, ни его жена не могли вести с Кировым какие-либо конфиденциальные беседы. Они никогда не были близкими друзьями. В 1960 г. Софье Маркус было 79 лет, она уже несколько лет была больна и с трудом узнавала знакомых людей. К тому же маловероятно, что Киров мог с ней говорить об этом после съезда партии 1934 г. Она жила в Москве и до убийства в Ленинград не ездила. В Москве в тот год Киров никогда ее не посещал, т. к. «отношения между ними были более чем прохладные». Севастьянов, вероятно, мог говорить с Кировым на такую тему, однако не ясно, когда именно это произошло [713] .

Свидетельство Андреева является историей из третьих рук, она была обнародована через 25 лет после того, как все якобы произошло. Кстати, то же самое можно сказать и обо всех других версиях этой истории. Никто из тех, кто предположительно вел беседы о замене Сталина Кировым или же могли быть свидетелями таких бесед, так никогда и не объявились. Все свидетельства (истории из вторых или третьих рук) относятся к 1960-м гг. Кирилина удивляется, почему никаких сведений о подобных беседах не появились сразу после XX съезда партии в 1956 г., когда люди возвращались из лагерей, или же в 1957 г. во время работы комиссии Молотова. Они появились только в 1960 г. как будто «по команде»? Например, Андреев, который, видимо, знал об этом еще в 1956 г., но до 1960 г. ничего не писал.