Утерев веселые слезы, постановили добираться своим ходом, чем давиться в потном муравейнике.

И пешочком. И с разговором. И пошли.

По любимой улице Гоголя, мимо сада, мимо сквера, через речку Чернушку, и в горочку, с которой всё, как на ладони: и собор, и пароходство, и пожарная каланча, увековеченная во всеми любимом веселом фильме.

Маныч, как ни странно, пришел трезвый. Но хмурый. Скорее, наверно, хмурый, потому что трезвый.

— Что не весел? Единорог не приснился ли?

— А, отъебитесь, — послал он нас. Даже выпить отказался. Мрачнее тучи. Ослик был сегодня зол. Только спросил неприязненно: — А эта где, сексуальная незаурядность?

Объяснили что почём. Распутали шнуры, поцокали в микрофон. А тут и Ритка подошла, довела идеологическую установку, что спустили инстанции перед праздненствами: никаких позорящих песен. Никаких кичманов, уркаганов и мореманов. То, что записано в рапортичке и бэсэдер. Полшага вправо, шаг влево — волчьий билет. ЦУ твердокаменное, алмаз не распилит. Последствия — вплоть до непредсказуемых.

Так значит так тому и быть.

Народищу напёрло, как семечек на базаре, друг у друга на головах сидят — праздник. В магазинах водовку попридержали, чтоб поменьше безобразий, а в кабаке — хоть залейся. Спрос рождает предложение.

А нам осталось наступить на горло собственной песне и бренчать себе ленивенько, вразвалочку инструменталки — всё, что в голову придет: «Песенку велосипедистов», попурри из детских и киношных мелодий, вещицу «Шедоус», что из веселого фильма «Начало» [67] , «Подмосковные вечера» вспомнились, «Путники в ночи» [68] . Короче, спи моя радость, усни.

Само собой, заглянувшие сегодня в наш рай для нищих и шутов, это дело так не оставили, на самотёк не пустили. Подвалила целая делегация акробатов: тюха-матюха и колупай с братом — косые, вихлеватые. Кинули синенькую на сольник.

— «Одессу», командир.

Уже рукава засучивают, штанины закатывают, чтоб не отходя врезать вприсядку. Под рубашкой тельняшка трещит, на руке — якорек. А мы друзья со флота, с большого парохода.

Извинились мы культурненько. Нет такой песни у нас в репертуаре. «Стою на полустаночке» можем. Из уважения к их нелегкому труду попытаемся даже «Путь к причалу» [69] . А вот про город-маму затруднительно. Слышали такую песню, но слов не знаем.

И ведь сторговались. За квартал! Обговорив исполнение на зарубежном языке. Правда, за те же деньги уговорились и «Дядю Ваню». Тоже на швейцарском.

По рукам. То бишь, им по карману.

— Наш ансамбль поздравляет с международным праздником трудящихся, присутствующих в зале специалистов тралового флота, — сказал Маныч в микрофон. — Для отважных моряков звучит старинная народная песня угнетенного негритянского племени хумбу-юмбу, страдающего от засилья буржуазных колонизаторов!

И с ля-минор!

Самое удивительное, что никто не удивился. У нас трудно чем-то удивить.

Что ж, вот тебе, бабушка, и праздничный стол. Вот она и разгонная.

А тут опять за подол дергают:

— Господа музыканты! Сыграйте арию из оперы «Хмырь повесился или драка в кочегарке».

Маэстро. Плантовские волосищи до плеч. Борода. С налету и не узнаешь. С ним девица в очках. Джон Леннон и Йоко Оно.

— В гостях были с женушкой, — объяснил Маэстро. — Предки у нас тут, на Подлиповке. Давай, говорю, зайдем, ребят проведаем.

— Идите пока в банкетный, посидите чуток. Сейчас отделение отыграем, потрындим.

— Тогда для моей дамы — «Мой лимон, маркиз». — Пьяненький уже Маэстро, веселый. — Дак не слаб о?

— А то!

Объявляю в микрофон:

— Для нашего дорогого гостя, народного сказителя и популярного исполнителя Агдама буль-буль оглы (Маэстро нас как заслуженный коллектив тамбуристов из Биробиджанской автономной республики у себя в Чикаго представляет) и его очаровательной половины, исполняется песня его большого друга Павлуши Макарова, что из города Лондона!

Уван, ту, фри, фо! Оунли вон мо кисс…. [70]

— Молодцы, — похвалил Маэстро после номера. — Слова, конечно, не те, но узнать можно. На троллейбус честно заработали.

— Возьми гитарку, — предложил я. — Брякнем что-нибудь.

— Да нет. — Маэстро, пододвинув стул к пианино, откинул крышку. — Я на роялях попробую. Давненько не брал я в руки шашек.

Он пробежал пальцами по клавиатуре, выдав что-то вычурное из классики.