™* точения Я решил связать свою судьбу с Н^овьп^. плантаторами и отправился на восток.

^ стданческие годы в Берлине и Париже я провел JfJ и безупречно. В Германии страстное поклонение даже теперь я могу прочесть наизусть большую часгГ^Иетермеццо» и «Возвращения на родину» — ПрИ ло к невинному роману с дочерью одного немецкого морского офицера. Лунными ночами я скользил в лодке по Ванзее и вздыхал за кружкой пива на террасе кафе Шлахтензее. Я пел в присутствии ее матери самые новые и самые чувствительные венские и берлинские песенки. И я овладел немецким языком. Но у меня не было ни авантюр, ни проделок, ни эксцессов.

Во Франции я увлекался экзотическим сентиментализ мом Лота, которого я однажды встретил и чьи эксцентрич ные и аффектированные манеры не излечили меня от восторга, который я испытываю по сей день перед очаро ванием его прозы. Но я проливал в одиночестве слезы над чтением «Ле Дезеншантэ». Я наизусть выучил прелестные письма Дженан. Тремя годами позже это сослужило мне хорошую службу во время моего экзамена на консульского чиновника. Но я не пытался подражать длинной серии «Мариаж де Лота». Теперь восток выводил меня на широкую дорогу неограниченных искушений.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Ни одно путешествие не произвело на меня такого очаровательного впечатления, как первая поездка в Син гапур. Она сохранилась в моей памяти как прекрасный сон наяву, в котором я помню каждый эпизод и который никогда не перестает служить мне утешением в моменты грусти.

Значительно более отчетливо, чем у многочисленных спутников по путешествию, с которыми мне приходилось впоследствии встречаться, я могу воссоздать перед моим умственным взором капитана, стюарда курительной, мат росов, толстого романтичного казначея и трех герман ских морских офицеров, которые являлись моими единственными серьезными соперниками за первое место в спортивных играх на палубе.

Но настоящим очарованием этой поездки был калей доскоп чудесных красок и восхитительных ландшафтов,

которые непрерывно развертывались перед моими глаза ми. Я наслаждался этим зрелищем. Я вставал еще в потемках, чтобы захватить первое дуновение бриза, ко торый предвещал приближение рассвета и ждал с прият ным трепетом предвкушения того момента, когда огнен ный шар солнца выглянет сквозь серую пелену и появится там, где кончался небосклон и начиналось море, велико лепное в своем спокойствии. Стоя один на носу судна, я наблюдал закаты цвета шафрана с их меняющейся пано рамой кораблей и армий, королей и замков, рыцарей и прекрасных дам, — зрелище более увлекательное и жи вое, чем самый занимательный кинофильм.

Мне было всего 21 год, и моя жажда знаний была неутолима. Я проглатывал всякую книгу о путешествии, которую я мог достать. Некоторые книги, которые я тогда прочитал, являются до настоящего времени моим величайшим сокровищем. «Курильщики опиума» Жюли Буасьера остается лучшей книгой этого жанра, которую я знаю. Другие, как, например, «Письма без адреса» Свит тенхема, кажутся теперь почти смешными, тогда же они были необычайно реальны. Лоти являлся моим героем, и подобно ему я закутывался в плащ меланхолического одиночества.

В портах я инстинктивно уклонялся от моих сооте чественников и не сопровождаемый никаким раболепным проводником пользовался случаем побывать в туземных кварталах. Я почти не имел друзей, за исключением Виктора Коркрана, который, будучи много старше меня, повидимому, находил удовольствие выспрашивать меня и выслушивать фантастические мечты и честолюбивые желания тщеславного юноши. Тем не менее по доброте своей он прятал свою насмешку под маской симпатии. Он много путешествовал и знал темные уголки истории и фольклора, сведения о которых нельзя найти в справоч никах. На борту «Бюлова» он являлся римлянином в орде готов, и до настоящего времени я сохранил благодарность за ценные уроки, которые он, сам того не сознавая, преподал мне.

Больше всего я научился ценить красоту теплых тонов и роскошную растительность. Орхидеи малайских джунглей значили больше и теперь значат для меня больше, чем самый прекрасный букет на груди самой прекрасной женщины. Зной тропического солнца стал мне необходим и физически и духовно.

non i но могу подумать 6oi ощущения Двя* почт фичичсекук» боль, об пив

тки. гфрттлош^" » ис0(н:кло„„х. бесконечных ит>. беюблачиык песка, обрамленного проклятыми

стр«нс1Э«х iMOWo енными ЛЮ1|ПМИ подано горок,

пмьмьми и IWiwp убеждении», что пенким стран,,, ц Фяконьеря я M(>iei жить обнаженным и течение

которойч^пс^' че„н на груд. •"• войну, па уетиноме. круглою icw а. | >lb.|0И< дикIусмых кодексами мор,,.

арийской зимы для меня то*й ли. 1 еперь 'У™'" М1Н?Й оолыненистской тюрьмы. ™Там™ !• пой Милаккс. которую я люблю, котормя Л^пм•ветятнеишее воспоминание моей жизни и 2Гя^WOW никогда не унижу, я потерпел норажс к 2ЯиТприбытии в Сингапур, и был послан ни кыучуко % 17ю и аитанин. N "ОПТОМ Диксон, кмли не знает дри.о > , с,и.ости более прекрасной, чем эта миленькая ГВВВИЬ, которая расположена у входя а Мнлнккский пролив. I) т! время ОН был еШО не испорчен вторжением белого человека Климат был почти соиершенсн. береговин пиния бы на похожа на опил, меняющий спои цвет п зависимости or лучей солнца. Тишина его ночей, пиру шившаяся только тихим исплеском прибоя, приносили душенный мир. который я никогда больше не испытаю. Я испытывал радость каждую минуту в течение года моею пребывания там. Но я был равнодушным плантатором, я нс мо, выносить едкою запахи тамильских кули. Я