Мы прибыли в Стокгольм в субботу, 19 января. Толь ко в пятницу, 25 января нам удалось выехать в Гапаранду и в Финляндию. Хотя задержка была неприятна, наше пребывание в Стокгольме было небезынтересным. Город выглядел изумительно красиво — весь в снегу под голу бым небом. Погода была прекрасная, воздух — как шампанское. Мой отель осаждался посетителями в большинстве случаев русскими и англичанами, бежавши ми из С.Петербурга и Москвы, которые хотели, чтобы

защитил их имущество или передал письма их близким. Я завтракал и обедал с сэром Эсме Гоуардом. Он позна комил меня с Брантингом — шведским социалистиче ским премьерминистром. Брантинг, массивный я вели чественный человек, был инициатором злосчастной сток гольмской конференции социалистов, на которую с та ким неодобрением смотрел мр Ллойд Джордж. Она не состоялась, так как английские консерваторы боялись, что британские делегаты попадут в лапы немецких вол ков. Брантинг не отказался от своей мысли и собирался пригласить на конференцию большевиков. Сэр Эсме Гоуард, который в Стокгольме имел возможность соста вить себе более объективное представление о положении обеих враждующих сторон, чем находившиеся в других местах дипломаты, поддерживал начинания Брантинга, справедливо заключая, что от такой конференции мы ничего не потеряем и можем коечто выиграть. Как и все другие попытки, клонившиеся в конечном счете к заклю чению мира, она не привела ни к чему.

В Стокгольме же я встретил некоторых старых дру зей — непостоянного Ликиардопуло, Пой Кольбрука, старого русского джентльмена генерала Вогака — и завя зал новые знакомства, в частности с Клиффордом Шар пом, блестящим редактором «Нью стейтсмен». «Лики», некогда либерал, теперь, как и другие русские либералы, стал крайним реакционером. Он пытался напугать нас страшными рассказами о России: как в Туркестане насе ление вырезало стариков, женщин и детей, потому что нечего было есть; как в Петрограде люди меняли костюм на ломоть черного хлеба. С нашей стороны было бе зумием продолжать дальше путешествие. Англия должна изменить курс своей политики и субсидировать монархи стов. Большевики дольше месяца не продержатся.

Более интересен был мой обед с Нобелем — членом знаменитой шведской семьи Нобелей. Он прожил много лет в С.Петербурге и имел крупные интересы во всей России. Его взгляд на создавшееся положение был более правильным. Он был убежден, что большевизм еще не Достиг своего апогея. Как все иностранцы, имевшие соб ственность в России, он горячо высказывался за всеоб щий мир и за антибольшевистскую интервенцию союзни ков вместе с немцами. Он был один из немногих, кто уже т°гда считал большевизм мировой угрозой. Он вошел в щведский стрелковый клуб для того, чтобы в случае

пролетарского восстания в Швеции занять место на бур жуазных баррикадах. Не все мое время занимали подоlb ные серьезные и мрачные беседы. Более легкомысленные развлечения доставил мне сэр Кольридж Кеннард, секре тарь посольства по британской пропаганде в Швеции Сэр Кольридж — ориенталист, поэт и романтик. У него создалось посвоему очень интересное представление о пропаганде. Представители шведских высших классов были германофилами. Кроме того, они были сентимен тальны и любили весело проводить вечера. Сэр Коль ридж выработал фантастический, но по существу ценный план превратить их в англофилов, создав в Стокгольме первоклассное английское варьете. Он привлек на свою сторону сэра Эсме и убедил Уайтхолл, что английская красота и английский талант являются более мощными политическими факторами, чем передовые статьи в суб сидируемой шведской прессе. И он получил почти пол ную свободу действий.

Он гордился своим кабаре не меньше, чем Муссолини своими драмами, и не позволил нам покинуть Сток гольм, не побывав там. Это был удивительный вечер. Мы пообедали в великолепном мавританском зале Гранд отеля и отправились под звездным небом, при луне, сиявшей над замерзшими водами фиорда, к Рольфу, где помещался двор сэра Кольриджа. Там я впервые услы шал, как мисс Ирэна Браун поет «Не11о, шу dearie!». Там же мисс Бетти Честер помогала победе союзников, вызывая своей живостью взрывы аплодисментов у сенти ментальных пьющих пунш шведов. Это была великолеп ная и наиболее удачная форма пропаганды, потому что она окупала себя. Для меня западная цивилизация кончи лась этим вечером на девять месяцев.

На следующий день я получил письмо от Воровского, вызывавшего меня к себе. Он получил телеграмму из С.Петербурга. Были приняты все меры к тому, чтобы обеспечить нам безопасный проезд от финской границы Он сообщил мне кроме того последние новости из Рос сии. В них не было ничего утешительного. Шингарев и Кокопткин, два эксминистра правительства Керенского, были зверски умерщвлены матросами в морском госпи тале в С.Петербурге, куда их перевезли из Петропавлов ской крепости. Я близко знал их обоих, особенно Кокош кина, который был моим старым другом по Москве. Оба принадлежали к лучшему типу русских. Вся их жизнь

прошла в беззаветном служении обществу. Они были либералы, без устали работавшие чтобы помочь угнетен ным; трудно было найти среди общее!венных деятелей двух' других людей, которые были бы в такой мере лишены личного честолюбия или эгоизма. Известие об этой бойне наполнило меня подлинным ужасом. Револю ция развертывалась, как пописаному. Ее первыми жерт вами, как всегда, оказались демократы, больше всего верившие в здравый смысл народа. Даже Воровский был потрясен и казался пристыженным. Через пять лет он сам пал жертвой выстрела, сделанного русским монархистом в отеле «Бо Риваж» в Лозанне.

В тот же вечер, наспех попрощавшись с нашими друзьями, мы выехали в Гапаранду — шведский погра ничный городок на северной оконечности Ботнического залива. Путешествие было утомительным. Оно продол жалось 26 часов с лишним. Было много остановок, паро воз пыхтел и рычал, словно не желая, чтобы мы ехали дальше. По существу говоря, мы были вправе повернуть назад. В Финляндии вспыхнула гражданская война между белыми и красными. Белые держали в своих руках север. Красные завладели Гельсингфорсом. Нам предстояло перебраться через фронт. Кондуктор и пассажирышве ды уверяли нас, что нам это не удастся.