А через день-два опять находила на столе.

«Зоенька. Сегодня у меня ночные тренировки. Приду утром. Марк».

Шел 1943 год. Испытатели были отозваны с фронта на лесной аэродром. Очень много работали, совсем не щадили себя, но почему-то тогда, в войну, «обычные» испытательные полеты не тревожили Зою. Марк был близко, рядом, она каждый день видела его. Но что за ночные полеты? Она пыталась спрашивать у жен других летчиков – те ничего не знали об этом. Встретила как-то в магазине Дину Гринчик, та сказала, что нет, Леша по ночам, слава богу, спит дома… Что за ночные тренировки? Десятки раз ей хотелось прямо спросить у мужа, но он молчал, молчала и она.

Наконец все открылось. Пришел вечером Галлай и, смеясь, сам признался ей во всех своих прегрешениях. Он всегда рассказывал о своих делах весело и всегда в прошедшем времени – после того как с делами было покончено. Оказалось, он все время летал во вражеский тыл. Галлай разыскал бомбардировочный полк, которым командовал Эндель Карлович Пуссеп, известный полярный летчик; Марк был с ним знаком. Нашлись у него там и другие знакомые. И вот он, ловко использовав этот «блат», тайком от жены добился разрешения участвовать в ночных бомбежках.

Послушать его, все это выходило очень весело, совсем мальчишеские проказы. Она-то, Зоя, думает, что муженек рядом, а он в это время за линией фронта, за тысячу верст. Сбросит несколько бомб на головы фашистам и скорее домой, к жене, к сыну. Вот ведь как удачно устроился! Теперь это, к сожалению, кончилось, так что Зоенька может не волноваться. Кончились «ночные тренировки»: начальство больше не пускает. Кстати, он не обманывал ее: это действительно были тренировки и весьма, надо сказать, полезные.

А потом, когда она совсем уже успокоилась и даже думать перестала о «прогулках» мужа во вражеский тыл, он опять полетел. Пришли в полк машины с новым двигателем, Галлаю разрешили принять участие еще в одном боевом вылете, и она снова нашла на кухонном столе четвертушку тетрадного листа в косую линейку. Это было 12 июня 1943 года.

Зоя вышла на крыльцо. Кругом была ночь, черная, без огонька, какие бывают только во время войны. Ничего не видно, тьма подступила к самым зрачкам. Вдруг задрожали стекла, затрясся весь их деревянный домишко — со страшным гулом пролетели на запад тяжелые корабли. Шум этот всегда пугал ее, ей и раньше казалось, что муж летит над самой крышей дома. Теперь она точно знала это. Моторы гудели все глухие, глуше. И все. Ушли. Ушли в далекий тыл врага.

Она была женой летчика, она прекрасно знала цену шуткам мужа. Что с того, что сейчас ночь, — у немцев есть прожекторы. Галлай прошел линию фронта, под ним земля, занятая врагами, с их аэродромов взмывают в черное небо «мессершмитты». Ночь, он не увидит их. Где-то в лесу притаились у своих аппаратов немецкие слухачи, тянутся к небу зенитные пушки. Он не увидит их: ночь. Галлай летит на запад и будет лететь, пока не достигнет цели.

Прошел час, может быть, дна. Зоя не прилегла. Тогда было жаркое лето, но ей было холодно, платок не согревал. Стали уже различимы предметы в темноте. Она видела кровать сына, белевшую в углу веранды. Светало. Пора уже было вновь затрястись их домику от тяжелых моторов.

Было ли это предчувствием? Вряд ли. Всегда, когда ей приходилось заранее узнавать о трудных полетах Марка, боль охватывала сердце. Если б пришла беда, это, верно, сошло бы за предчувствие. Месяц назад пришло извещение о гибели ее брата (впоследствии выяснилось, что оно было ложным); мама потом вспоминала, что как раз накануне она долго не могла уснуть, а уснув, видела страшный сон. «Помнишь, Зоенька, я еще тебе говорила? Сердце — вещун…» Бедная мама, она все ночи не спала и много видела снов. И Зое часто снилось страшное, но приходил Марк, веселый, шумный, обнимал ее, брал на руки Юрку, и предчувствия отменялись. Нет, это не было предчувствием. Это было ожидание.

Наконец задребезжали стекла, затрясся домик, и по серому небу скользнули к земле черные тени. Она все стояла у калитки. Мимо шли летчики, экипаж первого бомбардировщика, семь человек.

— Прилетели, товарищи? — спросила Зоя.

— Прилетели.

— Все в порядке?

— Все в порядке.

Прошли. Господи, зачем только она узнала об этих «ночных тренировках»! Теперь уж ей в самом обыкновенном ответе будет чудиться что-то нехорошее. Ведь они ответили ей: «Да, все в порядке». Значит, в порядке… Снова шаги. Идет следующий экипаж, семь человек.

— Все прилетели?

— Да, все прилетели.

Прошли. Почему они торопились миновать ее дом? Почему не остановились, не подошли? Да просто они торопятся домой, к своим женам и детям. И потом они ведь сказали: «Да, все прилетели». Значит, и Марк прилетел. Застрял, верно, у своей машины. Аккуратный Галлай: что-то он там проверяет, дает указания механику.

Снова шаги, много, человек тридцать. Это последние. Ну, скорей бы уж… Нет, идут мимо, никто не свернул к калитке. Она бежит следом. Почему они отводят глаза? Вот этот солидный, усатый, он, кажется, штурман эскадрильи, бывал у них в доме.