Шрифт:
Лента всколыхнулась, вогнулась исполинской подковой. Края её потонули в чёрных прогалинах.
Встревоженный медведь, учуяв близость людей, взревел и поднялся на задние лапы. Где-то всплакнула сова. Из-за густых колючих кустарников там и здесь остро вспыхивали волчьи зрачки.
Подкова бухла, сжималась плотней и таяла в чаще.
В дальней пещере мигнул огонёк догорающего костра.
Ряполовский взволнованно шепнул что-то тиуну. Холоп собрал пригоршнею ладони у рта и крякнул дикой уткой.
Услышав сигнал, людишки построились петлёй, затянувшеюся вокруг пещеры…
На рассвете у курганов рыли холопи могилы. По одному бросали в яму связанных полоняников.
Отказчик веневский вцепился зубами в руку тиуна и тянул его за собою в могилу.
Озверелый боярин полоснул сопротивляющегося ножом по затылку.
— Хорони!
Рядом с курганами вырос свежий, гладенько прилизанный холм…
Васька, измученный бессонной ночью и неуёмной тоской, забылся в беспокойном полубреду. Рядом с ним лежала вырезанная из сосны фигура девушки.
То была незаконченная статуя Клаши, плод его работы, оберегаемой в страшной тайне от всех.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Ряполовский перекрестился и стал на колени перед киотом.
— Господи, услыши молитву мою! Услыши мя, Господи!
Смиренно склонился отяжелевший шар головы, и с каждым вздохом безжизненно вскидывались сложенные на животе руки.
Тиун стоя, сквозь дремоту, повторял обрывки слов.
Перекрестившись в последний раз, князь кулаками расправил усы и пошевелил в воздухе пальцами.
Антипка ткнулся головой в дверь. Сквозь щёлки слипающихся век любопытно проглянули зрачки. Холоп ясно почувствовал, как колеблются под ногами и проваливаются в пустоту половицы. Кто-то тёплый и ласковый, в мглистой бархатной шубке, слизнул ступни, голени и лёгким дыханием своим коснулся груди. Странно было сознавать и в то же время так тепло верилось, что ноги и туловище становятся с каждым мгновением прозрачней, тают в неизбывной истоме, а голова погружается в пышную пуховую тьму.
Пальцы боярина нетерпеливо пошевеливались и раздражённо прищёлкивали.
Тиун осклабился. Тот, неизвестный, в бархатной шубке, подпрыгнул и шепнул что-то на ухо.
«Тварь, — подумал добродушно холоп, — а молвит по-человечьи».
— Антипка! — по-змеиному зашуршало где-то близко, у ног, и ударилось больно о голову, спугнув сразу сон.
Тиун с размаху ткнулся губами в ладонь Симеона.
— Милостивец! Измаялся ты от забот своих княжеских!
Ряполовский повис на руках у холопя. В постели он безмятежно потянулся всем грузным телом своим и крякнул самодовольно:
— Волил бы яз поглазеть на вотчинника веневского в те поры, когда поведают ему про отказчика.
И, приподнявшись, трижды набожно перекрестился.
— Упокой, Господи, души усопших раб твоих идеже праведнии упокояются.
Припав на колено, Антипка проникновенно поглядел на образа.
— Господарю же нашему милостивому пошли, Господи, многая лета на радость холопям!
Он приложился к ступне боярина и скользнул озорным взглядом по месиву лоснящегося лица.
— Сдаётся мне, осударь, не спроста Васька про отказчика сказывал.
Князь поскрёб пятернёй поясницу и лениво приоткрыл глаза.
— Не иначе, князь, Онисим замыслил с девкой той на Венев дорогу держать.
Рот боярина широко раздался в судорожной зевоте.
— А мы попытаем маненько Онисима, — сочно вдохнул он в себя и прищёлкнул зубами.
Антипка наклонился поближе к уху, готовый ещё что-то шепнуть, но Симеон уже запойно храпел.
Утром Василия вызвали к князю.
В трапезной, на столе, были аккуратно разложены чертежи различной резьбы — оконной, дверной и стенной. Ряполовский получил их через Щенятева от приезжавших в Московию фряжских умельцев.
Симеон подозрительно оглядел холопя.
— Сказывай, староста, коей милостью спорадовать тебя за службу за верную?
Выводков не понял и неопределённо пожевал губами.
— Не твои бы очи, увёл бы отказчик Онисима с девкой.
Счастливая улыбка порхнула по лицу холопя и застыла трепетною надеждою в синих глазах.
— А за службу мою, господарь, одари великою милостью.
Он прижал руки к груди и с молитвенной верой уставился на боярина.
— Сказывай, староста, сказывай!