Шрифт:
— Мне кажется, что кое в чем ты ошибаешься, Вова…
— В чем же? — Данилов поставил пустую чашечку на блюдце и внимательно уставился на Эдика, чувствуя, что тот хочет сказать нечто важное.
— Ты не впускаешь никого в свою жизнь не потому, что боишься привыкнуть к кому-то, боишься новых разочарований, новых потерь. Ты, насколько я понимаю, очень мало чего боишься. Ты просто держишь место для нее. Ты ждешь ее возвращения…
— Эдик, ты перепил, — перебил его Данилов, — и говоришь глупости.
— …И боишься признаться в этом самому себе, — продолжил Эдик. — Ты хочешь всегда быть сильным, и в этом твое слабое место.
Глава восьмая
Смятение чувств
Бывает так — живут люди вместе около десяти лет, наживают какое-то имущество, двоих детей, заводят собаку и считаются вполне благополучной семьей. Считаются до тех пор, пока муж не приревнует жену к соседу и не нанесет ей восемнадцать колотых ран кухонным ножом.
«Женщина тридцать два года, ножевое ранение» не тот повод, который настраивает бригаду на благостный лад. Запрыгнули в машину, доехали при «светомузыке», выпрыгнули и бегом поднялись на четвертый этаж хрущевки.
Кардиограф Данилов оставил в машине — не тот повод. Вместо этого прихватил плащевые носилки. Из типовых пятиэтажек можно вынести больного и на обычных носилках, но кто его знает — какая там ситуация с мебелью в квартире, особенно в прихожей. Некоторые умудряются впихнуть в маленькое пространство столько мебели, что всю жизнь ходят бочком. И ничего — привыкают. Разумеется, им и в голову не приходит мысль о том, что когда-нибудь здесь понадобится пронести тело на носилках. Их собственное тело…
Влетев в квартиру, буквально набитую людьми в синей форме, Данилов кинулся к пострадавшей, разлегшейся в огромной луже крови, вольготно раскинув руки.
— Умерла еще до нашего приезда. — Старший лейтенант был знаком Данилову, им уже приходилось не раз встречаться «по службе».
У лейтенанта было редкое имя — Тимофей.
— Странно, если бы она была жива… — словно про себя сказал Данилов, надев перчатки и расстегнув мокрый от крови ситцевый халатик. — Два проникающих в сердце, перерезана левая сонная артерия, да и брюшной отдел аорты явно задет…
Над пупком, по центру живота, он насчитал семь ран, своим расположением напоминавших расходящиеся во все стороны лучи солнца.
Тимофей показал Данилову и Вере орудие убийства — большой кухонный нож с фигурной деревянной ручкой, уже упакованный в прозрачный пакет. И лезвие, и ручка были испачканы кровью.
— Соседка вызвала, — сказал старлей. — И нас, и вас.
— Муж? — спросил Данилов.
— Муж, — подтвердил Тимофей. — Соседка говорит — ревновал он ее сильно.
— Любил, значит, — вздохнула Вера.
— Лучше бы уж ненавидел, — зло сказал Данилов. — Глядишь, и успели бы…
Оставив Тимофею номер наряда, Данилов пошел к выходу.
— А его-то задержали? — спросила любопытная Вера.
— Сбежал, — ответил Тимофей и добавил: — Никуда он не денется — протрезвеет и сам явится. С повинной.
— Что только люди не творят! — сказала Вера, догнав Данилова на лестнице. — Ужас… Только подумаешь, что еще вчера у детей были папа и мама…
— А теперь у них никого нет! — ответил ей Данилов. — И хватит пустой болтовни!
— Вы сегодня какой-то странный… — обиделась Вера. — Уж и слова сказать нельзя.
— Можно, только зачем? — Данилов изо всей силы пнул ногой дверь и вышел на улицу.
Открыл дверцу салона, зашвырнул внутрь носилки и, обернувшись к Вере, сказал:
— Самое ужасное в том, что когда-то они любили друг друга. Или, хотя бы, испытывали приязнь…
Та промолчала — явно продолжала сердиться. Данилов знал, что надолго ее не хватит — Вера была отходчива.
— Мне только что начальник колонны звонил, — сказал Петрович, когда Данилов сел на переднее сиденье, и достал наладонник.
— Что такое? — по выражению лица водителя Данилов понял, что повод для звонка был важным.
— Ольшевского задержали с наркотой, вот что!
— Это кто такой? — не сразу врубился Данилов.
— Метастаз!
— Да ну?
— В сто шестьдесят восьмой. Пока бригада больного сдавала, Метастаз продал наркому пять ампул морфия и две упаковки трамала. Нарком оказался опером из наркоконтроля.
— И когда это случилось? — спросила Вера.
— Да еще с первого вызова, должно быть. Если уж и до Сорокина дошло…