На Востоке дело обстояло гораздо менее устойчиво. Можно даже думать, что в некоторых частях первоначально намечались не будущие митрополичьи округа, а диоцезальное объединение нескольких провинций Малой Азии: Галатии, Киликии, Каппадокии. Были ли объединены около одного центра общины этих провинций, можно ответить только предположительно, что такое объединение существовало, но не столь тесное, как это было в Италии и Северной Африке. Возможно даже, что в пределах одной провинции было несколько объединений на основе этнографического деления провинции. Эти узкие объединения не мешали в свою очередь объединению церковных единиц вокруг центральной общины провинции, а эти в свою очередь тянулись к наиболее значительному центру. Эта постепенность объединения, а вместе с тем и неустойчивость, объясняется сравнительной неустойчивостью гражданского деления Малой Азии, крайней разнородностью ее этнографического состава и наличием целого ряда значительных общин. Наоборот, в тех частях, где административное деление совпадало с этнографической церковной общиной, объединение происходило легче в пределах римской провинции. В этом отношении показательны аравийские соборы с участием Оригена: они объединили, по–видимому, епископов всей римской провинции Аравия, но и для этого объединения не исключена возможность того, что в пределах его существовало несколько более тесных и узких объединений. Появление и развитие соборов вторичного типа должно было усилить как раз эти тесные объединения. Они создавали предпосылки для развития правовой власти епископа центральной общины, и как правило, а не как исключение, эта правовая власть распространялась на ближайшие общины, более тесно связанные с центральной общиной. Распространению правовой власти на более отдаленные общины препятствовало наличие других значительных общин, которые в свою очередь были центральными общинами.

I

1. При исследовании соборов киприановской эпохи необходимо <от>делить соборы для поставления епископов и вообще для частных дисциплинарных вопросов <от соборов> по принципиальным дисциплинарно–догматическим вопросам. Это отделение одних соборов от других оправдывается не только соображениями удобства исследования, но и самой природой вещей. При первоначальной форме собора — церковного собрания–собора — соборы были тождественны по своей форме. При появлении новой формы собора — церковного собрания, усиленного присутствием епископов других общин, — весьма скоро между соборами для поставления епископов и соборами для решения дисциплинарно–догматических вопросов намечается некоторое отличие. Соборы для поставления епископов и для отлучения от церкви происходят, как и раньше, в тех общинах, которые в этом были непосредственно заинтересованы. Как бы ни мала была община, но если она нуждается в поставлении епископа, она призывает на свое собрание епископов соседних общин. Для вдовствующей общины нет никаких обязательств приглашать всех епископов того церковного объединения, к которому они принадлежат. Достаточно пригласить только ближайших епископов, причем число их не устанавливается, хотя, как указано выше, сравнительно рано возникает обычай о желательности присутствия по крайней мере двух или трех епископов. Совсем иное положение создается для соборов по принципиально–дисциплинарным и догматическим вопросам. Инициатива созыва этих <соборов> переходит в руки епископа центральной общины. <Переходит> потому, что на таких соборах желательно присутствие по возможности всех епископов того тесного объединения, во главе которого стоит центральная община, а в случае особо важных вопросов — и епископов широкого объединения, которое признает руководящее значение той или иной крупной общины. Поэтому такого рода соборы обычно происходят в центральных общинах. Таким образом, различие между этими двумя типами соборов первоначально исчерпывается количеством присутствующих на них епископов и местом собрания, но очень скоро начинают выступать другие факторы, которые имеют прямое отношение к форме собора.

Ко времени Киприана в Северной Африке различие между разными типами собора ясно наметилось. Сам Киприан своею деятельностью значительно содействовал дальнейшему полному отдалению этих типов собора.

2. Переписка Киприана дает нам богатый материал, особенно по сравнению с предыдущим временем, о порядке поставления епископов. Из этой переписки прежде всего следует, что для поставления епископа необходим собор. «По общественному преданию и апостольскому примеру (observatione), соблюдающемуся у нас и почти во всех странах, для правильного поставления все ближайшие епископы должны собираться в ту паству, для которой поставляется предстоятель, и избрать в присутствии народа вполне знающего жизнь и ознакомившегося с делами, избираемого через свое обращение к нам».  [205] Из этого отрывка следует, что поставление епископа совершается в той общине, для которой епископ поставляется. Второе, для правильности поставления необходимо, чтобы собирались ближайшие епископы провинции (episcopi ejusdem provinciae proximi quique conveniant) в ту общину, для которой рукополагается предстоятель (ad eam plebem cui praepositus ordinatur), т. е. необходимо церковное собрание общины (plebs) с участием съехавшихся епископов. Текст не оставляет сомнения, что собрание для поставления епископа есть собор во вторичной его форме: налицо все составные его элементы — церковная община и епископы. Количество этих последних неопределенно, но ясно, что нет обязательств, чтобы съезжались все епископы провинции. Более того, нет никаких обязательств, чтобы присутствовал епископ центральной общины. При избрании епископа в <Капсе> Киприан не участвовал на избирательном соборе, а только был извещен о состоявшемся избрании  [206] . То же самое следует из письма Киприана к верным Тибариса  [207] , в котором он извещает их о невозможности покинуть Карфаген и посетить их общину. Конечно, для каждой общины желательно было присутствие на избирательном соборе епископа центральной общины, но его отсутствие не ставило под сомнение выбор епископа. Епископ центральной общины извещался об избрании и поставлении нового епископа в том же порядке, в каком и остальные отсутствующие епископы. Цитированное выше письмо 67 говорит, что поставление епископа последовало по «определению епископов, как тех, которые при том присутствовали, так и тех, кои о нем писали вам»  [208] . Остается неясным, о каких посланиях здесь идет речь, о тех ли которыми епископы извещали о невозможности принять участие в поставлении епископа? Могли ли они в этих посланиях давать свое согласие на поставление указанного им кандидата? Это последнее вряд ли имеет <под> собой <какие–либо> основания, так как иначе пришлось бы признать, что результат собора заранее предопределен. Или, наконец, под посланиями надо понимать ответные послания после состоявшегося собора о согласии и признании вновь избранного епископа. Нам кажется, что это наиболее вероятно, хотя оно прямо и не следует из переписки Киприана. Однако надо иметь в виду, что Киприан не имел в виду дать фактическую картину поставления епископа, а только идейную сторону. Фактическое состояние могло происходить по–разному, но идейное содержание всякого собора для поставления епископа сводилось к тому, что на епископа возлагались руки с согласия всего братства и «по определению епископов, как тех, кои при том присутствовали, так и тех, кои о нем писали (вам)». С этой точки зрения, не имеет значения, что определение епископов, которые не присутствовали на соборе, последовало после собора, в порядке принятия определений собора. Следовательно, в словах Киприана мы находим подтверждение того, что в эпоху Киприана, точнее с установлением вторичной формы собора, принятие определений собора ограничивалось только теми общинами, епископы которых на соборе участвовали. Поэтому понятно, что при возникновении новой формы собора должно было появиться стремление к увеличению numerus episcoporum, так как эта вторичная форма собора в ограниченном виде включила и момент рецепции или освобождала от рецепции решений собора те общины, епископы которых участвовали на соборе. Здесь же следует отметить (хотя к этому еще придется вернуться), что установление правовых отношений между общинами могло последовать только по устранении момента рецепции. Соборы во вторичной форме ослабили значение рецепции и, таким образом, способствовали — и с этой стороны — возникновению правовой власти епископа центральной общины — будущего митрополита.

Как не раз было указано выше, собор во вторичной форме включал в себя два элемента: это было старое церковное собрание, усиленное обязательным участием епископов других общин. По сравнению <с ним> собор в его первичной форме был целостным, хотя и неоднородным, так как включал в себя «народ» — верных и епископа с пресвитерством. Отсутствие целостности собора в его вторичной (новой) форме заставляет поставить вопрос о взаимоотношении его составных элементов. Киприан пишет: «Мы знаем, что так поступлено у вас при поставлении <нашего> товарища Сабина; ему дано епископство и на него возложены руки вместо Василида с согласия всего братства и по определению епископов, как тех, которые при этом присутствовали, так и тех, кои о нем писали».  [209] Согласно этому свидетельству Киприана, общине — fraternitas — принадлежит право suffragium'a, a собранию епископов–judicium. Весьма существенно выяснить содержание этих терминов. К сожалению, эта задача является весьма затруднительной и до настоящего времени не решена одинаковым образом. Нам кажется, что надо отказаться от мысли о неустойчивости терминологии Киприана: это менее всего свойственно Киприану с его точным юридическим мышлением. В письмах Киприана термин judicium (суд, суждение, исследование, приговор) ни разу не применяется к народу или клиру. Но довольно часто речь идет о judicium Dei. Так, «епископу Корнелию, поставленному во вселенской церкви, по суду Божию и с согласия общины»  [210] . <В другом письме:> «Теперь перехожу, дорогой брат, к делу товарища нашего, чтобы ты вместе с нами лучше узнал Корнелия не по лживым речам злодеев и хулителей, но по суду Бога, который соделал его епископом, и по свидетельству соепископов, которые совокупно по всей вселенной поддержали его с дружным единодушием».  [211] И далее: «…и был поставлен епископом множеством наших сотрудников, которые пришли тогда в Рим или прислали нам почтенные и похвальные письма, явно свидетельствующие о утверждении ими его поставления. Корнелий поставлен епископом по определению Бога и Христа Его, почти всеобщим свидетельством клира и суждением народа присутствовавшего при том, по согласию старейших священников и лучших мужей; когда никого не было достойнее его, когда пустовало место Фабиана, и достоинство священнической кафедры. Заняв ее по воле Божией и нашим общим согласным утверждением; всякий же, желающий быть епископом <помимо него, должен быть извержен, да не имеет церковного звания тот, кто не блюдет единства церкви»  [212] . Из этих терминов наиболее ясным является suffragium. Это означает выбор общиной желательных ей кандидатов. В выборе кандидата в одинаковой мере принимали участие как клир, так и миряне. О выбранных кандидатах давали знать церковному собранию, точнее его епископской части. Клир <провозглашал> свое свидетельство — testimonium. Это могло быть только лишь свидетельством о достоинствах и недостатках выбранных кандидатов. На основании suffragium целой общины и testimonium <клира> поста<но>влялся judicium episcoporum. В эмпирическом порядке это был действительно суд, суждение епископов, в силу которого один из кандидатов выбирался в епископы. Однако этот суд епископов в порядке благодатном открывал волю Божию, volun–tatem Dei, и, как уже заметил Sohm, был тождественен с judicium Dei. О Корнелии Киприан говорит в одном месте, что он поставлен по суду Божьему, а в другом — по суду епископов. В тех случаях, где поставление относится к акту judicium Dei, там о judicium episcoporum совсем не упоминается, либо епископам приписывается testimonium. Когда Киприан делает ударение на поставлении епископа через суд Божий, епископам на этом суде принадлежит свидетельствование о кандидате. Конечно, картина поставления епископа, данная в письмах Киприана, несколько идеализирована. Вероятно, в действительности дело происходило беспорядочнее, но, безусловно, для поставления епископов необходимо было два момента: 1) выбор кандидатов общиной, включая сюда и клир; 2) утверждение или избрание епископами из нескольких кандидатов одного. На долю пресвитериата падала двойная роль: он участвовал в suffragium наравне со всею общиной, а затем уже только как пресвитериат в отдельности от общины. В приведенном выше 68–м письме по поводу поставления Сабина епископом <Леона–Асторги>  {213} Киприан замечает: «Тщательно надобно хранить и соблюдать то, что по Божественному преданию и апостольскому <примеру> соблюдается у нас и почти во всех странах: для правильного поставления все ближайшие епископы должны собраться в ту паству, для которой поставляется предстоятель и избрать епископа в присутствии народа, вполне знающего жизнь и ознакомившегося с делами избираемого через свое обращение с ним». «Почти во всех странах» указывает на какое–то исключение в практике поставления епископов. Принято думать, что это исключение относится к участию епископов, между тем контекст самого письма не дает права на такой вывод. Немного выше, в том же письме Киприан рисует довольно подробно порядок поставления ветхозаветных первосвященников.  [214] Как в этом отрывке, так и в ранее приведенном, ударение ставится все время на поставлении епископов в присутствии народа, для которого поставляется епископ. Пример из Ветхого Завета приведен, собственно, для того, чтобы подтвердить эту мысль. Когда Киприан дает понять, что ему известны некоторые отклонения от порядка поставления епископа, то это отклонение относится к тому, что епископ поставляется не самой общиной (или не в этой общине). Известен или неизвестен был Киприану порядок поставления Александрийского епископа — это вопрос спорный. Бесспорно, что Киприану известно было «Апостольское предание» Ипполита Римского  {215} , где поставление епископов епископами возводилось к апостольским временам. Об известных ему отклонениях Киприан говорит весьма глухо и старается как будто не высказывать свое мнение. О том, что Киприан эти отклонения одобрял, не может быть и речи. Это предположение находится в явном противоречии с высказываниями Киприана о том, что избрание епископа в присутствии народа основано на divina auctoritas. Поэтому остается только предположение, что эти отклонения имели место в таких общинах или в такой общине, с которой Киприан избегал открыто полемизировать. Мы имеем все основания думать, что это был Рим, где раньше всего возникла практика поставления епископов в самой митрополии. Речь идет, конечно, не о поставлении Римского епископа, который поставлялся в присутствии народа, а об остальных италийских епископах, которые стали поставляться в Риме. При таком порядке община, для которой поставлялся епископ, была исключена и получила епископа непосредственно из центральной, т. е. Римской общины. В дальнейшем этот порядок поставления из Рима перейдет и в другие центральные общины. При таком порядке епископ избирался без участия народа по той простой причине, что suffragium не мог иметь места, так как не было общины, которая могла бы подать свой голос. Римская община участвовала лишь в литургическом акте поставления. Вторичная форма собора распадается на свои составные элементы, и этот распад есть дальнейшая стадия развития соборов. Епископская часть собора совместно с пресвитериатом выделяется как самостоятельная, а церковное собрание, которое составляет ядро собора, отпадает. Епископская часть становится не только самостоятельной, но и принимает на себя функции собора. В эпоху Киприана новая практика поставления только намечалась. Сам Киприан, как мы видели, придерживается прежней, старой практики, по которой избрание епископа принадлежит собору в его вторичной форме, т. е. церковному собранию, усиленному участием епископов. В этом отношении Киприан вполне определен и ясен. Однако эта определенность и ясность не исключает другого вопроса: смотрел ли сам Киприан на эти собрания как на собор или в сознании Киприана церковные соборы отличались от собрания для поставления епископов, т. е. от вторичной формы собора.

II

1. Другая группа соборов киприановской эпохи сравнительно легко поддается изучению ввиду обилия материалов о них. Это — соборы дисциплинарно–догматические. Основные вопросы, которыми были заняты эти соборы — вопрос о lapsi и приеме в Церковь еретиков и схизматиков, — являются вопросами, относящимися к церковной дисциплине. Однако за дисциплинарным аспектом этих вопросов стоят вопросы догмы — учение о Церкви. Отсюда важность этих соборов не только для той эпохи, но и для нашей. Этим же объясняется та страстность борьбы, которую вызвали эти вопросы и привели даже к кратковременному разрыву в Церкви. Точное количество Киприановских соборов не поддается учету  {216} . Они начинаются в 251 г. по возвращении Киприана в Карфаген. Письма Киприана оставляют под сомнением вопрос о том, был ли весенний собор 251 г. единственным собором этого года или осенью этого года состоялся второй собор. В 252 г. состоялся весенний собор. Правда, Harnack оставляет этот год без собора и переносит этот собор на 253 г. Существование собора 253 г. остается под сомнением. Осенью 254 г. вновь собирается собор, которым заканчивается серия соборов по вопросу о lapsi. Наконец, весенний собор 255 г. и весенний и осенний соборы 256 г. посвящены вопросу о крещении еретиков. Таким образом, мы имеем семь или восемь соборов между весной 251 г. и осенью 256 г. Наиболее полные сведения остались от осеннего собора 256 г.: до нас дошли протоколы собора, известные под именем «Sententiae episcoporum»  {217} . Исследование о Киприановских соборах мы начнем с этого собора. «Когда в октябрьские календы собрались на собор (сошлись вместе — convenissent in unum) в Карфаген весьма многие из провинции Африка, Нумидия, Мавритания вместе с пресвитерами и диаконами, в присутствии же большой части народа…»  [218] Это начало «Sententiae episcoporum» имеет исключительную важность в вопросе об определении состава собора. Таким образом, в Карфагене собираются епископы вместе с пресвитерами и диаконами. На этом собрании присутствует значительная часть народа. Хотя налицо имеются три составные элемента, с которыми мы встречались на соборах вторичной формы, т. е. епископы, клир и народ, тем не менее мы <не> вправе причислить собор 256 г. к соборам во вторичной их форме. Собор во вторичной форме является церковным собранием той общины, в которой собирается собор, правда, усиленный некоторым числом епископов, тогда как о соборе 256 г. этого сказать мы не можем. Епископ был необходимым элементом собора и имел, как мы видели, первостепенное значение, но он вливался в церковное собрание. На соборе 256 г. основное ядро составляет епископат. Это — собрание епископов с участием пресвитеров и диаконов, на котором присутствует большая часть народа. У нас не сохранились протоколы заседаний соборов–собраний, и мы не знаем как бы они надписались, но во всяком случае не так, как sententiae episcoporum. Некоторые указания дает нам Евсевий: «Асийские верующие стали часто и во многих местах собираться вместе и исследовать новое учение»  [219] . Здесь говорится, что верующие собирались вместе . «Sententiae episcoporum» употребляют аналогичные термины: епископы convenissent in unum. <…> Если бы протоколы церковных собраний писались, то в них говорилось бы о собрании церкви, или собрании братьев, или верующих, т. е. о церковном собрании, которое включало в себя епископа или епископов, клир и народ. В «Sententiae episcoporum» говорится о собрании епископов как собрании открытом, а не закрытом для клира и народа. Епископский характер свидетельствуется еще в том, что в протоколе собора — пусть даже <неполном — содержатся> лишь суждения епископов. Мы не склонны думать, что клир и народ были простыми статистами. Они могли принимать активное участие, но в какой–то предварительной стадии; в решительный момент выступают только епископы. Таким образом, отличие собора 256 г. от соборов–собраний заключается в том, что последние были церковными собраниями, а первый — собором епископов с участием клира в присутствии народа. Для Киприана церковный характер собора обеспечивается присутствием на нем всех основных элементов церковного общества, но не в их органическом соединении, а в неорганической связи, как эти элементы выделяются и обособляются в эмпирической жизни Церкви. Отсюда следует, что внешнее отличие собора 256 г. от собраний–соборов почти что незаметно, но внутренне это отличие настолько глубокое, что собор 256 г. является уже третьей формой собора.

2. Во вторичной своей форме собор оторвался от церковного собрания, особенно для тех общин, епископы которых участвовали на этом соборе. Выше было указано, что для этих общин собор перестает быть церковным собранием, а становится высшим церковным институтом. В третьей форме собора, как епископского собрания с участием клира и в присутствии мирян, мы имеем полностью высший церковный институт для тех общин, чьи епископы на нем участвовали, в том числе и для той, где этот собор собирается. Он стоит вне церковного собрания этой общины, он стоит надо всеми общинами, епископы которых в нем приняли участие как высшая власть. Отсюда возникает вопрос об авторитете и власти собора. В первичной форме собор есть церковное собрание для <принятия> решений кафолического характера. Всякое такое собрание имеет кафолическую природу, и с момента принятия решений собора церковными общинами кафолическая природа собора становится явной и решения собора, как выявления истины, — обязательными. Мы видели, что такого рода собор не является властью по отношению к какой бы то ни было церковной общине. Признание решений не есть признание власти собора, а принятие истины. Собор — в Церкви и действителен для всей Церкви. Во вторичной форме, как и в первой форме собора, кафолическая его природа остается прежней. Как и в первой форме, решения собора становятся обязательными после принятия их церковными общинами, но с той разницей, что для общин, епископы которых участвуют на соборе, момент рецепции устраняется и впервые его заменяет момент права. Этот момент права становится существенным в третьей форме собора. Объем его власти определяется кругом тех общин, чьи епископы представлены на соборе. Рецепция этими общинами решений собора совершенно устраняется. Как орган власти, собор декларирует свои решения, и эти решения не подлежат обсуждению и принятию. Они обязательны для этих общин, поскольку их приняли епископы. Устранение общин от рецепции вызывает устранение общин от участия в соборе. В круге общин, которые представлены на соборе, собор выступает с правовой властью, а это, в свою очередь, способствует правовому объединению общин в церковном порядке. Идущее от самого начала объединение общин около одной центральной общины с появлением третьей формы собора становится правовым. В соборе это объединение получает свой центр и свой орган, которому одинаково подчинены все общины определенного круга. Правовое объединение становится возможным ввиду наличия правового объединяющего центра. Переход старых объединений в правовые церковные округа происходит незаметно, так как внешне не вносится никаких изменений. Центральная община объединения становится центральной общиной церковного округа, но не сама по себе, как это имело место при второй форме собора, а как кафедра первенствующего епископа, около которого собираются епископы, образуя собор округа. Совершенно естественно, что центральное положение общины вызывало первенствующее положение ее епископа. Правовые церковные округа покрывают старые объединения. Они, как мы видели, имели иногда двойной круг: внутренний круг, в который входили близлежащие общины, обычно в пределах провинции или части провинции, если последняя имела особый этнографический или исторический характер, и внешний круг, который охватывает все общины провинции или даже несколько провинций; если значение центральной общины велико, то к ней тяготеют общины разных провинций. Правовые церковные округа, по сравнению со старыми объединениями, получают более определенные очертания. В силу этого двойного круга объединений можно почти с полной уверенностью утверждать, что первые церковные округа были шире позднейших митрополичьих округов и в некоторых чертах соответствовали патриаршим округам. Правовое объединение началось с крупных церковных центров. Вокруг него образовывались настоящие митрополичьи округа. Общины, принадлежащие соседним другим провинциям, за неимением правового центра входили в сферу влияния крупной центральной общины, не образовывая на первых порах свое объединение. Так именно дело происходило в Северной Африке. На собор 256 г. «собрались… многие епископы из провинций Африки, Нумидии, Мавритании с пресвитерами и диаконами». Во время Киприана Африка, Нумидия и Мавритания были самостоятельными административными единицами, но несмотря на это сохранилось некоторое единство, особенно Африки и Нумидии. Сам Киприан свидетельствует, что «провинция наша простирается далеко, заключая в себе даже Нумидию и Мавританию»  [220] . Речь идет о гражданских провинциях, а не церковной провинции, так как никаких упоминаний о наличии церковной провинции мы тогда не встречали  [221] . Как и в «Sententiae episcoporum» названы три части Северной Африки, которые, однако, образовывают такое целое. Для всех этих частей Карфаген является общим центром, к которому тяготели и в гражданском, и в церковном отношении все названные части. Собор 256 г. обхватывает наибольшую сферу влияния Карфагена. Это тот широкий круг церковного объединения, который, как мы увидим далее, <станет зачатком диоцезального деления>. Внутренним кругом является объединение общин провинции Африки около Карфагена. Исследование подписей «Sententiae episcoporum» показывает, что в них нельзя усмотреть никакого определенного порядка. Епископы трех областей <ставили свои подписи в произвольном порядке>, а это указывает, что никакого прочного объединения епископов внутри большого круга не произошло. Исследование же этих подписей указывает, что на соборах не соблюдалось никакой иерархии епископов и их кафедр  [222] . Это вскрывает внутреннее отношение между епископами внутри объединения. Прежде всего, это полное равенство всех епископов. Первенствующий между ними является только один — Киприан, но отношения между ним и прочими епископами не носят еще правового характера. Он является высшим авторитетом, к которому добровольно прибегают епископы за советами и за справками. Сам Киприан следующим образом определяет (в «Sententiae episcoporum») эти отношения: «Никто из <нас> не поставляет себя епископом епископов (episcopum se episcoporum constituit) или тиранической угрозой не приводит своих товарищей к необходимости (obsequendi necessitatem adigit), когда каждый епископ по праву своей свободы и власти имеет собственное решение (arbitrium) и настолько же не может быть судим от другого, насколько и сам не может судить другого».  [223] Таким образом, перед нами переходный момент в истории устройства Церкви: возникновение собора с правовой властью над определенной церковной областью, но внутри этой области сохраняются прежние отношения, не регулированные еще правом. Епископ получает правовую власть в своей общине: за пределами его общины стоит правовая власть другого епископа, который остается независимым и неподчиненным.

3. Приведенные выше слова Киприана имеют явно полемический характер. Они направлены против Рима и угрозы прервать общение с североафриканскими епископами ввиду разногласия в вопросе о крещении еретиков. Отстаивая свою практику, собор 256 г. не претендует, чтобы его решения обязательно были приняты другими церквами или, точнее, другими епископами. Тем самым собор умаляет свою кафолическую природу и ограничивает себя определенной областью. Правовая власть собора имеет явно ограниченный характер. Как за пределами правовой власти епископа внутри церковной общины сосуществует правовая власть другого епископа, так и за пределами церковной области, в которой осуществляется правовая власть собора епископов, существует правовая власть другого собора. Обязательное значение для всей Церкви собор мог бы получить, если сам он обладал бы правовой властью над всей Церковью или созывался бы тем лицом, которое имеет такую правовую власть. Появление собора в третьей форме заключает в себе все предпосылки для рождения такой власти. Это — неизбежная эволюция идеи правовой власти в Церкви. Однако эпоха Киприана не только остановилась на первой стадии развития правовых отношений в Церкви, но даже противилась переходу от местной к вселенской правовой власти.

Умаляя свою кафолическую природу через установление определенной правовой власти, собор 256 г. не отказывался определенно от нее. Окончательный отказ от кафолической природы потому немыслим, что сама истина имеет кафолическую природу. Потому для собора в третьей форме остается в прежней силе положение, что кафолическое значение постановления собора могут получить только через рецепцию. Однако существенно меняется самый характер рецепции. При первых двух формах собора рецепция означала принятие церквами решений собора, т. е. признание их церковной истиной. В пределах правового круга это признание стало излишним, так как оно заменилось согласием епископов, участвующих на соборе. Епископ, имеющий правовую власть над своей общиной, своим согласием одновременно гарантировал рецепцию своей общины. Поэтому совершенно естественно, что принятие решений собора вне правового круга зависело от согласия епископов, не входящих в этот круг, или от другого собора. Рецепция получила характер принятия решений не через согласие общин, а через согласие епископов. Не претендуя навязывать свое решение другим церквам, собор 256 г. надеялся, что единогласный вотум 87 епископов склонит папу Стефана к принятию решений собора. Имеются все основания предполагать, что «Sententiae episcoporum» были разосланы если не всем, то большинству епископов. Киприан желал иметь в своем споре с Римом возможно больше епископов на своей стороне. Еще до начала осеннего собора 256 г. он послал специального посла к Фирмилиану Кесарийскому. Из письма этого последнего Киприану  [224] видно, что он примыкал к практике Африканской церкви  {225} . Если бы Стефан принял решения собора 256 г., то тем самым они бы получили кафолическое значение. Этого не случилось, и собор 256 г. остался навсегда местным.