— Как ты додумался? — спросил мальчишку изумленно.

— Это я для бабки сделал. В подарок. Так старался, чтоб понравился он ей, — признался Сережка шепотом.

Над головой Ленки висит выжженная картина, где серый волк уносит на своей спине влюбленную пару. Вот только глаза волка так похожи на Сережкины.

А над койкой Любки «Алые паруса». Она верила, что за нею тоже приедет самый красивый, самый добрый, самый умный на земле человек…

Прошли три месяца… Казалось, что время мчит галопом. Вот только вчера пришел Сергей… А уже капает с крыши капель. Весна пришла. Вот-вот наступит тепло в природе. Сережка уже присматривается к плугу. Как сделать, чтобы не таскала его за собой по огородам состарившаяся кляча? Чтобы он сам по огородам бегал. И вдруг услышал:

— А ты чего тут колесишь? Кто такой? — Увидел незнакомого мордатого мужика, стоявшего за спиной.

— Я? Серега!

— Да мне наплевать! Чего тут ошиваешься? Откуда взялся?

— Я здесь живу!

— С каких пор? Кто взял тебя? Где Стешка, дочки?

— В бане, парятся!

— А ты чей будешь?

— Я? Отцовский! Мы здесь живем! — оглянулся по сторонам. Но ни в сарае, ни во дворе никого.

— Выходит, Стешка не дождалась? Спуталась? Привела в дом кобеля со щенком? Посадила себе на шею сразу двоих? А родного мужика — побоку? К моим дочкам чужого привела? С-сука! — пошел к крыльцу, сдавив кулаки.

— Куда? Не смей! Пока отца нет, в дом не пущу! — загородил Сережка дверь.

— Что?! Меня к моим детям не пускать? А ну, пшел вон! — замахнулся мужик. Но от сильного удара в пах свернулся в спираль, взвыл от боли так, что из бани выглянула Стешка, а из избы выскочила Варвара.

Увидев мужика, схватилась за метлу.

— А ну, катись отсель, шелупень поганая! Чтоб ноги твоей тут не было!

Тут и Стешка подошла. Лицо бледное, испуганное.

— Чего тебе надо?

— Мне? Я к дочкам пришел! К своим детям? — выдавил через боль.

— Где ж раньше был столько лет?

— На заработках! Не сучился, как ты. Для детей зарабатывал. Аж в Тюмени.

— До этого дня могли не дожить! Слишком долго блудил, благодетель!

— Еще ты пасть разинула? Тебе б молчать, потаскуха! — пошел к Стешке.

Но Варвара вовремя приметила. Ухватила метлу. И в гостя! По плечам, по спине, по лицу била, приговаривая:

— Вот тебе, барбос, за блуканья! Заботчик окаянный! Чтоб ты околел на помойке, гад ползучий! Пьянь мокрожопая! Вон со двора! Чтоб глаза твои бесстыжие лопнули!

— Стешка! Опомнись, дура! Чего стала, как оглобля? Я родной отец детям! Второй — таким не станет. Не заменит меня никогда! Тебя дочки проклянут, когда вырастут и узнают правду! Я им все расскажу! — бежал от Варвариной метлы с воем и угрозами на каждом шагу.

Сережка видел, как ушел мужик в Дубровинку» — ругался вслух, размахивал руками, грозил. Мальчишка уже знал, от чего бывает такое. Помнил: недолог век спившихся, опустившихся мужиков, не сумевших устоять в этой жизни на своих ногах.

Стешку он нашел на кухне. Та плакала в три ручья, не в силах сдержаться.

— Ну успокойтесь, не надо! — встал рядом. Сережке было до боли жаль эту женщину, о какой знал все. Он привык к ней. Полюбил за бесхитростность и простоту. За терпенье и выносливость. За уменье ободрить и радоваться. За то, что приняла его не просто в дом, в семью, а и в собственное сердце. Это мальчишка понял вскоре и ответил взаимностью.

— Не плачьте! Ну я прошу! Зачем себя мучаете? — насмелился, обнял бабу, прижался к плечу.

— Сережка! Милый мой мальчик! Он такой же отец, как твоя мать!

— Вы — моя мать! — сказал твердо. Стешка

мигом перестала плакать…

Николай уже готовился покинуть зону. Вот-вот освобожденье. Не только он, многие зэки в этот раз уйдут на волю. Вон и новичков подкинули в бригаду. Макарыч их враз в цех потребовал. Пусть, мол, впрягаются сразу. А нам немного роздых нужен. Люди к воле готовятся. Мужики, чуть отдышавшись, вечерами снова за столом собираться стали. На душе потеплело.

— Ты куда подашься?

— Конечно, к старикам! К лярве — ни шагу! Там, в селе, найду себе бабу, самую что ни на есть — простушку. С пудовыми сиськами, с задницей не меньше конской. И до гроба с ней жить буду! — говорил Тимофей.

— А я хрен на всех баб положил. Уже никогда не женюсь. Они все — лярвы! Не успел привыкнуть к ней, она уже болячками изошлась. Тут колет, там ломит… В гное да в хворобах любого мужика утопят. Ляжешь к такой в постель, того гляди, родной хрен отгнивши отвалится! Нет, я лучше по блядям побегаю. Они — без претензий. Всегда тебе рады! И, главное, сам ей ничем не обязан. Не понравилась, сменил! А как ты, Макарыч?!