— Почему?

— Потому что с икрой.

— И в каком же морозильнике хранится ее мясо?

— С какой стати вас это вообще занимает? Я же говорю: мясо левиафана — эксклюзивное удовольствие для праведников; нас с вами на этот пир определенно не пригласят. Я тут как-то читал Зингера в английском переводе. Рассказ о еврейском мальчике, которому морочили голову и пытались убедить, что он уже в раю. И в подтверждение угостили мясом кита.

Праведники подобны рыбам, выброшенным на сушу, — наш мир не их стихия.

— Ну понятно: переводчик попал в западню омонимии. «Левиафан» на идише действительно «кит», но здесь-то имелся в виду очевидным образом левиафан.

— Простодушный переводчик полагал, что для его ремесла достаточно знать язык. Обычная история. Нет, надо знать еще кое-что. Хотя бы, что кит — существо некошерное, и еврейский мальчик из традиционной среды не стал бы его есть даже в раю.

— Но ведь Зингера переводил Сол Белоу. У него таких ляпов быть не должно.

— Это был не Белоу.

— Я слышал, Зингер вообще не разрешал никому переводить свои произведения — только Белоу. А кто хочет на прочие языки, пожалуйста, пусть пользуется английскими переводами Белоу. Белоу был для Зингера гарантией адекватности.

— Как видите, опасения Зингера оправдались.

— Мы начали разговор с того, что большая рыба вытеснила из текста левиафана (если только «таниним» действительно левиафан), вы рассказали историю, как левиафана потеснил кит — естественно поговорить о рыбе, которая уступила в переводе киту. Я говорю о ките, который глотает в синодальном переводе Иону. Но в оригинале-то рыба.

— Да, просто большая рыба.

— Оно и понятно: маленькой рыбе проглотить Иону было бы затруднительно. Мог бы карась проглотить Иону? Да ни за что!

— Вы считаете, большой рыбе было проще? Вообще многих интересует вопрос, как это Иона мог оказаться в рыбьем чреве. И в неповрежденном состоянии выйти. Вы случайно не знаете?

— Понятия не имею.

— Есть один старый немецкий анекдот. Ему уже лет двести. Ученик задает тот же вопрос, что и вы: «Господин учитель, как это Иона мог оказаться в рыбьем брюхе?»

— «Ты что, евреев не знаешь? Такой народ: куда хочешь пролезут». Как видите, господин учитель объяснил это чрезвычайное происшествие не анатомическими особенностями рыбы, а особенностями еврейского национального характера.

— Не больно-то Иона туда стремился. Инициативу проявила рыба, а вовсе не он.

— Кстати, в этой истории с Ионой и рыбой есть один интересный аспект, на который не все обращают внимание. Вс-вышний повелевает рыбе проглотить Иону [36] .

— Ну так что?

— А то, что это редчайший библейский эпизод, когда Вс-вышний обращается к животному. Вот, например, Валаамова ослица. Б-г не стал с ней разговаривать — послал ангела.

— Позвольте, но ведь и ангел с ней не разговаривал (о чем говорить с ослицей!) — только с ее хозяином.

— В нашем предании сохранились кое-какие уточняющие детали, в том числе, и разговор, о котором Библия умалчивает.

— А есть еще примеры обращения Вс-вышнего к животным?

— Есть. В самом начале Библии Он говорит со змеем [37] . Знаете, что общего у рыб и у змей?

— ?

— У них нет век. Глаза у них всегда открыты. На эту особенность рыб обращается внимание в каббале. Вообще там много чего сказано о рыбах. Праведники уподобляются рыбам: они, как рыбы, выброшенные на сушу. Они всю жизнь проводят не в соприродной им стихии и обретают ее только после смерти.

Если осел упал, помогите ослу подняться

Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Михаила Горелика

Сердце ваше томится ожиданием, и вдруг — но одни охотники поймут меня, — вдруг в глубокой тишине раздается особого рода карканье и шипение, слышится мерный взмах проворных крыл — и вальдшнеп, красиво наклонив свой длинный нос, плавно вылетает из-за темной березы навстречу вашему выстрелу.

" Записки охотника", Иван Тургенев

— Один из наиболее впечатляющих контрастов между еврейским и русским менталитетом — отношение к охоте. В России охота — излюбленная национальная забава, опоэтизированная в литературе, развлечение политической знати при всех режимах. Между тем специфическая и едва ли не уникальная особенность еврейской культуры — отсутствие охоты.