— Один из скрипачей — ваш отец? — Реми задал этот вопрос тихим голосом: он-то не знал, что старухи все равно ничего не услышат, даже если перестанут болтать. — Вон тот, справа?

— Да, — выдохнула Солей, голос сорвался, ну ничего, пусть думает, что это она запыхалась от быстрого танца.

— А ваша мама, она где?

— Вон там. В голубом платке.

Реми кивнул:

— Самая симпатичная. Мне сразу следовало бы догадаться.

Это он хочет сказать, что она самая красивая?

— А братья — их что у вас, не меньше дюжины?

Его глаза оглядели толпу, уже задвигавшуюся в ритме следующего танца. Она как-то несмело хихикнула. Да что это с ней: можно подумать, она никогда с парнями дела не имела — а ведь за ней бегать начали, когда ей еще меньше было, чем сейчас Даниэль!

— Ну поменьше. Вон Луи, разговаривает с женой, Мадлен, блондинкой. Близнецов вы уже знаете, там Пьер, он вдовец, его два сына с мамой. Жак — ворошит костер, с палкой. Младший, Бертин, куда-то подевался — я сразу за ним родилась…

— Значит, не совсем дюжина. Это утешает.

Его рука на ее руке, прилично ли это? И совсем темно стало.

— А как насчет женихов? Никто не приревнует?

— Да есть тут всякие. Но я еще не решила.

Его голос стал мягче.

— Вы такая красивая, мадемуазель Солей. В целом Луисбурге такой не найдешь. Но вам, наверное, это уже столько раз говорили…

Ой, как мысли путаются… Может быть, она бы и собралась с собой, но эта его рука… такая теплая и сильная. Она, однако, не сделала ни малейшей попытки высвободиться.

— Наверное, интересно там. Трудно даже представить себе, чтобы несколько сотен человек собрались вместе…

— Тысяч, — мягко поправил Реми. — Три с половиной тысячи одних солдат. Да еще тысячи две чиновников, рыбаков, торговцев…

Она изо всех сил старалась сказать что-нибудь умное.

— Так много! Луи… мой брат Луи там бывал, но давно уже и недолго. Говорил, что там очень красиво.

— Верно, — согласился Реми. — Если хотите, я вам при случае расскажу поподробнее.

Сердце Солей вдруг екнуло.

— Я… я слышала, что вы у нас ненадолго, месье Мишо.

Ох, не надо бы этого говорить! Он сразу поймет, что она уже им интересовалась! Вот Мадлен говорила, что она взяла Луи скромностью. Селест тоже всегда за такой подход выступала. А она вот ляпает, что в голову придет. Кстати, не особенно много и приходит-то…

— Я думал уехать через несколько дней, — сказал Реми. — Но это было до того, как я увидел вас.

Ну что на это сказать?

— Я… я была бы не против услышать побольше о Луисбурге, — выдала наконец она, краснея от неловкости, хотя она сказала истинную правду.

— Вот как раз завтра я хочу зайти поговорить кое о чем с месье Сиром. Вы будете?

Она опять ответила не раздумывая:

— А о чем поговорить-то?

Он засмеялся:

— Не знаю еще. Придумаю.

Вдруг ей стало все ясно. Она ему нравится. И даже больше. Он хочет лучше узнать ее. И не стоит что-то разыгрывать, хитрить.

— Тогда приходите к нам перед полуднем. Я понесу обед мужчинам, а корзинка тяжелая.

Он опять засмеялся:

— Тяжелые грузы — это по моей части. Я приду, а теперь, чтобы не начали сплетничать, давайте еще потанцуем.

И они опять смешались с толпой на площадке.

Супружеское ложе Луи и Мадлен от остальной комнаты отделяла легкая занавеска; за ней только они и могли укрыться, это была единственная возможность остаться наедине друг с другом. Там поздно ночью он и поведал жене о своих планах. Он ждал, что она будет против, но не ожидал такого потока отчаянных увещеваний и слез. Луи не выпускал ее из объятий, нежно поглаживая. В других обстоятельствах эти ласки вскоре сменились бы другими, более бурными и страстными. Но только не сейчас.

Мадлен была вся возмущение и протест.

— Нет, нет, Луи! И не проси!

— Ш-ш-ш! Ты весь дом разбудишь!

— Ну и что? Они все равно узнают! Ну и дурацкая идея! Тащить меня с Марком в пустыню! Лишить его бабушек, дедушек, всех родственников, а меня — родителей! Да отец твой тебе не разрешит!

Луи вздохнул. Нет, видимо, сегодня уговорить ее не удастся. Да и его желание как-то увяло.

— Верно, ни мой, ни твой не одобряет. Но за тебя и за Марка я отвечаю. Здесь для нас будущего нет — ни для нас, ни для нашего сынка. Англичане нас хотят задавить, понимаешь? Может, если мы уедем, и другие семьи за нами потянутся.