— Им нельзя ехать с нами.

— Как? Ты только что сказал…

— Они — смертные и к твоим поискам никакого отношения не имеют. Если мы хотим добыть второй свиток, нужно уезжать.

— Ты все знаешь? — удивилась я, но вспомнила, что он говорил с Анубисом.

— Твоим родным и подругам ничего не угрожает. Полицейские их допросят, а потом развезут по домам. Старики и дети не вызовут у них подозрений.

— Мы не дети, — обиженно пробурчала Эмма.

— Грифы, — не открывая глаз, проговорила бабушка. — Пироги с мясом…

— Гном прав, — вдруг заявил дед. — Поезжай, Сейди. Мы тут сами разберемся. Жаль только, этот поганец бабуин не оставил мне хоть капельку своей силы. Я даже в молодости не чувствовал себя таким сильным.

Я посмотрела на деда в его рваном кардигане, на бабушку в перепачканном халате, на подруг. Мое сердце растянулось еще шире, чем лицо Беса, когда он атаковал богов. Гном был прав: все эти парни, вооруженные до зубов, не сделают ничего плохого ни деду с бабушкой, ни девчонкам. Мои старики в давние времена предпочли не касаться наследия предков и выбрали жизнь обычных людей. А мои подруги… они простые смертные девчонки: храбрые, взбалмошные, смешные, удивительные. Но к тому, что предстояло мне, они не имеют никакого отношения.

Эмма поправила треснувшую оправу очков и заставила себя улыбнуться.

— Не волнуйся, Сейди. Мы найдем, что сказать полиции. Не в первый раз. В крайнем случае приврем.

— Мы поможем твоим деду и бабушке, — пообещала Лиз.

— Я еще не одряхлел до такой степени, — проворчал дед.

Он вдруг закашлялся.

— Сейди, поезжай. Я хорошо помню мысли этого бабуина. Он хочет тебя убить. Заверши свои дела раньше, чем он снова явится за тобой. А мне… сама понимаешь, мне его не остановить.

Дед сердито посмотрел на свои трясущиеся руки.

— Я бы себе никогда не простил… Поезжай, не тяни время.

— Простите меня, — сказала я, обращаясь ко всем. — Честное слово, я не хотела.

— За что ты просишь прощения? — удивилась Эмма. — Это же был самый потрясающий из всех твоих дней рождения! Поезжай. Потом позвонишь.

Все втроем мы обнялись. Я чувствовала, что вот-вот разревусь. К счастью, Бес затолкал меня в лимузин.

Мы поехали на север, в сторону набережной Виктории. Возле полицейского кордона Бес сбросил скорость.

— В чем дело? Разве мы не можем проехать невидимками?

— Меня волнуют не смертные. С ними все просто, — ответил Бес.

Все полицейские, репортеры и зеваки крепко спали. Несколько спецназовцев в тяжелых бронежилетах свернулись калачиком на мостовой, прижимая к себе автоматы, словно плюшевых мишек.

А перед заграждением стояли… Картер и Уолт. Оба всклокоченные и тяжело дышавшие, будто они бежали сюда от самого Бруклина. Оба держали наготове свои жезлы. Картер вышел вперед и коснулся мечом ветрового стекла.

— А ну, отпусти ее, или я тебя уничтожу! — заорал он на Беса.

Бес спокойно повернулся ко мне.

— Напугать его?

— Нет! — не задумываясь, ответила я.

Что угодно, только не повторение этого зрелища.

— Я сама с ними поговорю, — сказала я и вылезла из лимузина.

Картер все еще был готов атаковать.

— Привет, мальчики. Вы как раз вовремя.

Оба почему-то нахмурились.

— Тебе ничего не угрожает? — недоверчиво спросил Уолт.

— Больше не угрожает.

Картер неохотно опустил меч.

— Ты хочешь сказать, что этот жуткий гном…

— Наш друг. Он и есть друг Баст. И вдобавок — наш водитель.

Картер выглядел одновременно смущенным, рассерженным и одураченным. Самое подходящее завершение сегодняшнего торжества.

— Водитель? — переспросил Картер. — Мы что, куда-то поедем?

— В Россию, куда же еще. Влезайте, ребята.

Сейди, как всегда, упустила важные детали. А между прочим, мы с Уолтом чуть не погибли, спеша ей на помощь.

Начну с того, что полет к Бруклинскому музею уже был сопряжен с риском. Как парочка Тарзанов, мы висели на веревке под брюхом Фрика, стремясь не столкнуться с полицейскими, работниками экстренных служб и рассерженными старухами. Те норовили дотянуться до нас своими зонтиками, истошно крича:

— Колибри-мутант! Убейте его!

Когда мы открыли портал, я хотел взять с собой и Фрика, но песчаная воронка… словом, его выплюнуло обратно, и он остался в Нью-Йорке.