Дома отец и мать не знали, куда усадить его. Отец обхаживал со всех сторон, восхищался:

— Модник какой, а?

Вася и в самом деле выглядел заморским франтом — суконный костюм, шляпа, прошитая цветным шнурком. Вытащил из-за пазухи книжку из жизни киевских князей.

— Глянь, Марья, чего тут написано: за усердие! — Отец обнял сына. — Как все одно редут взял…

Отец сдал в последнее время, в волосах пряди седины — соль с перцем, а службе конца не видать. Били недавно Федора шпицрутенами. Вышел в ту пору государев указ: помещикам за «разные предерзостные поступки» разрешили ссылать в Сибирь крепостных. Из родной деревни Филимоново солдат получил весточку — родича, оторвав от жены и детей, угнали в заобскую сторону. Федор сунулся с челобитной к ротному майору. Тот взбеленился: не солдатская, дескать, забота печься о государевых ослушниках.

— Какие ж науки, сынок, постигаешь?

— Латынь, немецкий, географию, историю, астрономию.

Марья суетилась у печи. Разгоряченная, счастливая. Ухваты так и мелькали в ее руках.

— Ты, сынок, лучше скажи: не забижают ли дворянские дети, а то все науки да науки.

— Свои волосы ерошь, а чужие не ворошь.

— Во чешет! — восхищался отец. — Откуда и берется.

— Да в тебя же, — подсказала Марья.

— Я что? Мое дело: стой на часах да казну полковую береги, да барабан при параде чтоб в руках чесался.

Уминая блины, Вася рассказывал, как недавно с товарищами бегал в анатомический театр — кормили слона.

— Видела! — всплескивает руками мать. — По Невскому водили. Не притопнет тебя, Васенька?

— Смирный он. Профессор Протасов велел его наблюдать.

— Это как же наблюдать? Чтоб не убег?

— Всякие повадки примечать, как при какой погоде себя ведет. Жарко было, так он в хобот воды набрал и окатил. А когда дождик — грустит. Хоботом трубит: сты-ы-ну-у!

— Чувствует, значит.

— Ага!

— Профессора Протасов и Румовский ученые — страсть! Про все знают, все ведают: что против, а что насупротив.

— Это как же понимать? — интересуется отец.

— Потеха! Вот по истории учим разные достопамятные даты. Сколько там лет от печатания книг, от сотворения мира сколько прошло, от Ноева потопа.

— Ну?

— А вот, батя, н разберись. Наводнение в прошлом годе на Неве было, а был ли Ноев потоп?

— Да ты, Василий, в своем ли уме? — пугается Марья. — Нешто не было?

— Было! Так вразумляют на историческом предмете. Вот и солнечные там затмения учат, тоже дело господнее.

— Истинно господнее! — крестится Марья и испуганно выглядывает в окошко.

— А профессор Протасов давеча говорил: естественные науки освобождают от ужаса обывательского. И астроном Румовский говорил: географы более не почитают комет за предвестников несчастия. И затмения не от гнева божьего.

— В заобскую сторону не сошлют тебя, Васенька? — Марья уселась на скамье, прижалась плечом к Федору. — Чего ж говорят вам?

— А то и говорят: есть это естественные явления атмосферы.

— Ой, Васенька, дурят вам голову, несмышленышам.

— Не задурят авось, — сердится Федор. — До известных родов ведут мальцов. Подрастут — разберутся.

— Да я и сам полагаю, что разберемся! В хождение пойти бы мне.

— Это куда ж? — опять пугается Марья.

Еще в прошлом году Васька был как все мальцы — свой, понятный. И сейчас нет никого роднее его, но другой совсем. Какие рассуждения заимел, господи! Ведь кто чужой услышит — в ослушники запишет. В железо да в Сибирь, не своей волей.

А Васька уплетает блины с медом, пот утирает со лба. Ему смешно, что так переполошил родителей.

Федор подходит, гладит по затылку:

— Вон ты какой стал… Да. Не чета иным. А вот о хождении ты чего сказал? К слову пришлось?

— Книгу Степана Крашенинникова намедни читал про камчатское хождение. Занятная книжка. Коля давал читать. Сын того самого…

— Рано тебе думать о том. Гимназию кончишь — хоть в писаря, хоть в счетчики. И в полк возьмут, и купец иной не побрезгает.

— Не хочу к купцам!

— Поговори мне! А жизнь, она так повернет, что держи руки по швам: «Слушаю, ваше благородие…»

Марья обнимает сына, щекой трется о его щеку. Как, однако, исхудал Васенька. Хоть и франтом глядит, а дитя дитем. Руки то-онкие, на шее жилка бьется — голубая… Господи, не дай пропасть ему.

— Поспать бы часок, — просит Вася.

Марья склонилась над сыном:

— Господи, не дай пропасть несмышленышу. Не гневайся за его слова грешные…