Из сенцев вышла Василиса Фокеевна.

— А... Граня?..

— Чай, «здравствуй» допрежь сказать надо, догадки-т нет!

Он, краснея и злясь, извинился, но о Гране больше не стал спрашивать: будь она дома — вышла бы. По тону Василисы Фокеевны понял, что старуха не очень рада его визиту. Но почему? Пристально посмотрел в ее глаза. А у Василисы Фокеевны не глаза, а две пухловатые морщины, в которых ничего не увидишь, не поймешь.

— Упустя время, да ногой в стремя? — Она, похоже, смягчилась. — Поди, час иль более, как ушла. Не тебя ли, голубь, дожидалась, на часы все взглядывала?

Андрей буркнул «благодарю» и, не отвечая на вопрос, побрел к калитке. На улице вскинул руку к глазам: стрелки показывали одиннадцатый час... Где теперь Граня? Не везет, как меченому! Отец говорит: «Не везет только ленивому...» Не из-за лени же опоздал!.. Стоять и ждать возле калитки? А вдруг ей вздумается заночевать у Нюры Буянкиной или у Ирины? Обе, как-никак, учительницы ее, «русачки»... Седлать коня и — на Койбогар!

От калитки уходили два узких неглубоких следа от лыж. Луна затянулась мглой, и Андрею, чтобы не потерять эти чуть заметные полоски, приходилось шагать сильно согнувшись. Палки волочил в одной руке.

Минут через пятнадцать он был за поселком. Остановившись, выровнял лыжи над уральным яром. Был он высок и падал вниз почти отвесно. Летом в этом месте редко кто купался, река делала здесь крутой изгиб и шумно вертела воду, пучились тут «котлы» и расходились плоские, как блины, круги, выкинутые на поверхность неведомой донной силой. Даже сейчас недалеко от берега черно парила длинная полынья. Зато противоположный берег был гладкий, песчаный, с него отлично брались на блесну жерехи и судаки.

За Уралом хорошо виднелся белый нетронутый лес. Андрей знал в нем множество полянок, зимой они всегда исслежены зайцами и лисами. Очевидно, туда ушла Граня. След ее лыж обрывался у самой кромки яра. Неужто отсюда ринулась? С такой крутизны Андрею не доводилось... Он до боли напрягал глаза: следы вели прямо к полынье... Сумасшедшая!

Андрей начал отстегивать лыжи, чтобы кубарем скатиться вниз и... Вероятно, опасность, страх за Граню обострили зрение: Андрей вгляделся и увидел за чертой полыньи бледные, как слабые штрихи, полоски.

«Ф-фу! Вот это да! — он вытер варежкой лоб. — Это — класс!» Понял, что ему не отвертеться, что и он должен, обязан последовать за этими бледными полосками следов, чего бы это ни стоило ему. Граня всегда ведет его самыми неожиданными путями. Можно бы в другом месте спуститься, без риска, но — вдруг Граня где-либо стоит и наблюдает за ним... Да, с таких обрывов он еще не ездил, а уж о полетах над полыньями... Ведь она вон какая, метра три в поперечнике, попробуй, проскочи над ней!

Парень очень медленно снимал с запястий ремни палок, он лучше кого-либо понимал, что до финиша может не доехать сегодня. И он пригласил на совет своего самого высокоавторитетного наставника: «Как бы вы, Юрий Алексеевич, поступили сейчас? Говорите, поехал бы — да и все? Я тоже так думаю. Это же все-таки вниз, а не вверх! Да и дело на карту поставлено...»

Андрей нырнул в подъярную пустоту. Ледяной ветер ломотой обнял лицо, тугими пробками заколотил уши, но слез не выдавил, Андрей уже знал хитрую степную прищурку глаз, когда даже метель не может ослепить. И сердце сжалось в упругий каучуковый комок, казалось, оно само, помимо воли лыжника, кинет его в нужный момент так далеко, как надо.

Свистящее, почти горизонтальное скольжение по вертикальному срезу яра. Бросок на сугробах. Впереди — темная черта. Только бы успеть спружинить, помочь себе палками! Вот она! Р-раз! В лицо дохнула преснота уральной воды. Пятки лыж чмокнули, шлепнули по омутной стылости, а уж Андрей далеко, его заносит, тянет привалиться набок. «Приземлюсь на все четыре!» Нет выровнялся, затормозил! Очень хотел, чтобы вот сейчас из-за белого куста вышла Граня в своем красном свитере и понимающе улыбнулась:

— Перетрусил, а?

Он бы, конечно, не подал и виду:

— Я? Прощупай пульс — как у Гагарина! — Хотя сам и подумал бы: «Ударов сто, не меньше!..»

Но никто не встретил Андрея, никто не оценил его прыжка через полынью. Часа полтора шел он по следу Она уходила от поселка все дальше и дальше. Андрей начал тревожиться: так можно утюжить снег до утра, а пора возвращаться на Койбогар. Он остановился. Луна, как шубой, укрылась тучей. Лес стал угрюмее, строже. Издалека доносился собачий брех, редкий и ленивый — на кого лаять в такую пору? Шуршали редкие снежинки.

И неожиданно, совсем рядом, за ближайшими деревьями возникли глухие размеренные удары. Так стучит пешня о лед, когда бьют прорубь. Андрей заскользил в направлении ударов. Отводя палкой заснеженные ветки, вышел к уральной излучине. Под противоположным крутым, подковообразным яром чуть видно копошилась на льду человеческая фигурка. «Что он делает?» Прячась за кустами, Андрей спустился к самой кромке льда. Теперь он видел, что человек был в чем-то белом и пешней пробивал лунки. Тюкнет десяток раз и замрет, прислушивается, потом приложит что-то черное к лицу и вертится на месте, вертится. И снова берется за пешню, снова тюкает она в ледяную покрышку Урала.