— Поеду, ты же знаешь.

— Хорошо. Теперь поедем в Булдер. Мне нужно позвонить. Для начала я позвоню Бисби.

— Какой он… Бисби?

— О, Бисби хороший парень. Парень, с которым можно поговорить. Он тебе понравится, увидишь.

— Хорошо, — сказала она, потянулась к нему и поцеловала в щеку. Он чувствовал сладкий запах ее волос. Тогда он повернулся и поцеловал ее в губы. Она не отстранилась, но почти не ответила на его поцелуй. Он был немного разочарован.

— Ты знаешь, все намного сложней, — сказал он смущенно. — Я приглашаю тебя не только из-за твоей научной специальности.

Она включила стартер, и мотор маленького «фольксвагена» взвыл.

— Об этом не думай, — сказала она. — Я тоже согласилась не только из научного интереса.

Бисби медленно ехал на юг от Анчордайка, слушая скрип цепей на колесах по плотному снегу. Дорога вилась вдоль закованной в лед реки Нинилчик. Через два километра он добрался до дома, который искал. Да, думал он, дом — это слишком пышное слово для этого сооружения. Это были две цистерны, ушедшие наполовину в землю и соединенные между собой фиберглассовым туннелем. Становилось темно.

Металлическая дверь, вырезанная в первой цистерне, была закрыта. Он не стал стучать, просто повернул ручку и вошел. Некоторое время он стоял, пока глаза его привыкали к свету. Телевизор, стоящий в дальнем углу с приглушенным звуком, показывал футбол. Единственная лампа висела на боковой стенке. Бисби прошел к металлической печке, на которой готовили пищу.

Здесь было тепло и стоял удушливый запах тел восьми эскимосов, молча сидящих кружком. Несколько раз открывалась дверь, на мгновение в проеме на фоне снега вырисовывалась темная фигура и дверь снова закрывалась. Вскоре сюда набилось столько людей, что места больше не было. Рядом с Бисби сидел молодой толстый эскимос. Он тяжело дышал, затем откашлялся, прочищая горло. Затем вытянул руку и выключил телевизор. Погасла и лампа, стало совсем темно. Свет проникал только через маленькое окно, когда фары проезжавшей машины скользили по дому. Напротив Бисби сидела женщина средних лет в потрепанной анораке. Она тихо разговаривала с девушкой, сидевшей рядом. Все остальные люди были не более чем молчаливыми тенями, и только случайный кашель выдавал их присутствие. Вдруг прослышалея шипящий шепот: ате, ате, ате…

Бисби не уловил момента, когда в комнате появилась приземистая фигура шамана Юлиуса О'Хото. На улице свистел ветер, снежные удары заглушали все звуки внутри. Вот в кругу никого нет… И в следующее мгновение и центре круга очутился он. Эскимосы верили, что шаманы могут видеть в темноте, что в них есть внутренний огонь, освещающий путь душе. Они верят… Что бы сказал его отец на это? Правда, Юлиус О'Хото не доверялся только своему внутреннему огню. Бисби заметил у него большой фонарь в водонепроницаемой оболочке. И все равно, повинуясь многолетней привычке, руки пилота скользнули под анорак и пальцы судорожно сжали амулет. Он посмотрел на шамана. Это был мужчина средних лет. Бисби вспомнил, что он работал клерком в каком-то учреждении. На нем были тяжелые большие очки, которые делали его плоское лицо карикатурным. Когда он поворачивал голову, на его переднем зубе поблескивала золотая коронка. В руках у него вдруг появилась бутылка пива. Он запрокинул голову и стал пить. Он не изъявил желания предложить пиво кому-нибудь из присутствующих, а поднял длинную палку и постучал ею по бутылке. Молодой толстый эскимос возле Бисби начал петь. Это была песня о карибу, старая песня, которую Бисби слушал еще ребенком. Заунывную мелодию все слушали молча, пока последние ее звуки не затихли в тишине. Шаман О'Хото остался сидеть и остальные ждали. Наконец он вытянул руки и все эскимосы стали протягивать свои руки — мужчины правую, а женщины — левую. Они быстро пожимали руку шамана: ребенок в углу заплакал, но мать его тоже сунула пухлую ручонку в руку шамана. Дошла очередь до Бисби. Пальцы шамана оказались грубыми и холодными, как рыба. Затем Бисби снова нащупал свой амулет.

О'Хото раскорячился в центре круга, достал из-за пояса кожаную рукавицу. Он положил ее рядом с собой, встал, коснулся ее концом палки. Затем еще раз… и еще. И каждый раз казалось, что ему все труднее поднимать палку. Наконец шаман стал делать вид, как будто вытаскивает палку, ушедшую глубоко в землю. И когда он откинул голову, Бисби почувствовал, как на его лицо брызнули капли пота. И вот шаман достиг последней стадии своего заклинания. Он больше не мог тащить палку. И тогда он заговорил, хрипло, задыхаясь.

— Мой торнак с нами.

Судорожный вздох прошелестел по кругу эскимосов. Бисби почувствовал, как волосы на его голове зашевелились. Теперь О'Хото тихонько переговаривался с каждым эскимосом по очереди. Эскимос имел право задать торнаку один вопрос… Покупать ли эту лодку?… автомобиль…? Будет ли эта женщина помогать мне? Отдадут ли мне долг? И каждый раз О'Хото тащил из земли свою палку. Если после вопроса палка поддавалась легко, то спрашивающий счастливый и благодарный покидал круг. Иногда палка оставалась неподвижной. Женщина в потертом анораке спросила, выздоровеет ли ее сын. И палка стояла неподвижно, как вкопанная и залитая цементом. Женщина с всхлипываниями выбралась из дома.

Когда дошла очередь до Бисби, тот понял, что они остались одни с шаманом. Он чувствовал на себе взгляд О'Хото. Затем шаман поднял бутылку, допил пиво с громким бульканьем и швырнул ее в дальний конец комнаты. 5атем он начал петь так быстро, что слова песни неслись сплошным потоком. Это была песня ихованьотов — Бисби понял это по отдельным словам. Голова его кружилась. Интересно, откуда шаман узнал, что Бисби с острова Изовак? Наконец песня кончилась. Шаман схватился за палку.

— Задавай свой вопрос.

— Меня пригласили в путешествие. Стоит ли мне соглашаться?

Палка не двигалась, но О'Хото не старался вырвать ее, как это он делал во время предыдущих вопросов.

— Так какой ответ? — спросил Бисби.

— Ответа нет, — ответил шаман, — Я не могу держать палку. Смотри…

Он убрал руку. Палка осталась стоять без опоры.

— Ты должен задать еще вопрос. Бисби облизал губы.

— Я должен ехать? Палка осталась стоять.

— Ты должен.

Бисби хотел встать, но шаман поднял руку.