Он глядел на него бесконечную минуту, отчаяние и желание перемешались у него в душе. И вдруг два горячих гейзера забили из его глаз.

— Вы ее потеряете, если ничего не сделаете, — тихо произнесла Марджори. — И будете раскаиваться в этом всю свою жизнь.

— Что я могу сделать? — беспомощно спросил он.

И она сказала ему, что.

Она права, решил он. Именно это я и должен сделать.

Но это не сработает. Если бы она появилась у него — а Марджори уверила его, что она появится, — то сразу бы увидела по выражению его глаз, что он проходит сквозь все круги ада. Он никогда не знал настоящего Рождества; он никогда не знал, что значит Рождество. О, он знал о подарках, и елке, и угощении, и вечеринках, но чувствовал, что это не все. Должно быть что-то большее. Гораздо большее. Но что это? Нет, она придет и увидит пустоту в его глазах. И этим все закончится.

Все, финита.

Навсегда.

Он подошел к окну и выглянул на улицу. Снег все еще падал, но уже реже. Ярко-желтый «олдс» Марджори стоял у перекрестка, звуки «Радости миру» постепенно затихали, и дверь магазина игрушек была закрыта.

— Макаллистер.

Услышав ее голос, он опустил веки. Боже, молчаливо взмолился он, пусть все получится хорошо.

Медленно повернулся, чувствуя себя как перед судом, и пристально взглянул в ее лицо.

Она стояла в дверях — щеки слегка порозовели, снежинки блестели в волосах. На ней были джинсы и вишневый свитер. Даже куртки не надела. Она часто моргала, и он не мог разглядеть ее глаз. Может, они и светились, но уверенности у него не было.

— Мне показалось, я вижу сон, — сказала она, — когда увидела твой знак.

— Твой знак, — поправил он, едва дыша.

— И я подумала…

— Ты подумала, что я переменился. — Его сердце глухо стучало. — Но нет, я не переменился, Стефани. Прости меня. Видишь, собирался сказать тебе, что буду праздновать Рождество с тобой каждый год до конца нашей жизни, и так бы и сделал, но это было бы притворство. Просто больше не мог видеть тебя несчастной и подумал… если бы я мог заставить твои глаза засиять снова…

Стефани смотрела на него: он никогда еще не казался таким милым, и ей до боли хотелось броситься к нему в объятия. Его прическа выглядела так, будто по ней прошлись граблями, а выражение глаз — его прекрасных серо-голубых глаз — было опечаленным и напряженным. Да, ей хотелось броситься в его объятия, поцелуями стереть эти скорбные складки у рта. Но все это будет потом. Она легко сказала:

— Я пришла, чтобы поймать тебя на слове. Твое предложение…

Такого поворота он совершенно не ожидал. Он поморгал и нахмурился, еще поморгал.

— Предложение?..

— Твое предложение найти мне новое место для магазина. Оно все еще в силе?

— Ну, конечно… оно еще в силе, но…

— Я решила, что остаюсь. В конце концов, я люблю Бостон… И ты был прав — я без проблем проживу в большом городе! К тому же… — она справилась с собой, и ее голос не задрожал, — у меня здесь есть еще одно неоконченное дело.

— Правда? — У него был вид совершенно растерянного человека.

— Тебе необходимо подучиться, Макаллистер. — Стефани с притворным укором покачала головой. — Нельзя же вывешивать красно-зеленые поздравления в апреле! Как же ты все-таки нетерпелив… И к тому же слишком амбициозен…

— Амбициозен? — Макаллистер выглядел еще более растерянным.

— Человек, никогда не праздновавший Рождество, — принялась она терпеливо объяснять, — не может просто, без подготовки, начать его праздновать. Твое счастье, что декабрь в конце года и еще достаточно времени на подготовку. Так что есть надежда, что ты… успеешь к следующему Рождеству. — Стефани увидела, как вздрогнул его кадык, и ее пронзило сочувствие. Даже слова о Рождестве пугали его — ведь все его воспоминания были такими страшными. Но плохие воспоминания, без сомнения, сотрутся и исчезнут, если новые события… радостные воспоминания о новых событиях… лягут поверх старых.

Он был в растерянности, и поэтому она продолжила тоном терпеливой учительницы:

— При обычных обстоятельствах я бы начала заниматься с тобой на Новый год и уроки проходили бы в Валентинов день, в День святого Патрика, на Пасху, но в твоем случае я хочу изменить правила и начать занятия в День матери. Четырнадцатого мая этого года. Мы выедем из города на рассвете, доберемся до Рокфидда и проведем день с моей семьей. То есть… — в ее взгляде был вызов, хотя вся она трепетала, — если ты готов, конечно.

Она сама не понимала, как глубоко его любит, пока не представила себе следующее Рождество. И чуть с ума не сошла. Тогда-то она и осознала, что без Макаллистера счастья в ее жизни нет и не будет. Это было как шаг с твердой дороги на зыбучий песок. Шаг от известного к неизвестному. О, конечно, она безумно любит свою семью, но где бы ни был Макаллистер — она хотела быть там с ним. Ей это было просто необходимо! Пришло время сделать шаг в сторону, отойти от того, что знакомо с детства. Она готова рискнуть. Она знала, кое-что придется потерять, принести в жертву, но она с радостью пойдет на это. Стефани теперь была согласна принять Макаллистера на его условиях. И если в этих условиях содержались какие-то ограничения, она переживет…