— Отпустите меня! — рявкнула я.

— Не отпущу, — заявили Порриньяры. — Пока не скажешь, в чем дело.

Я снова попыталась освободиться. Если я с кем-то ввязываюсь в драку, то обычно одолеваю противника, но я никогда не побеждала Осцина и Скай, никогда даже не дралась с ними. Я любила их, но сейчас переломала бы им руки, чтобы вырваться. Я скорее разнесла бы себе голову, лишь бы не говорить того, что они вынуждали меня сказать.

Внутри у меня не осталось ничего, кроме безвоздушного пространства, и поэтому я не могла быть с людьми, особенно с ними.

Но здесь стояла и Бенгид, эта глупая корова, которая подвела меня к краю обрыва и столкнула вниз.

Я боялась не того, что связывание уничтожит личность Андреа Корт.

Я возненавидела Лайру за то, что она вызвала меня сюда, где мне пришлось осознать ужасную вещь. Я попыталась броситься на нее, но Порриньяры оттащили меня и снова прижали к стене.

— Я могу держать тебя так целый день, Андреа, — сказали они. — Отличное получится упражнение.

Дыхание уже начало возвращаться ко мне судорожными всхлипами, но я пока не могла понять, когда смогу обрести дар речи. Наконец я все же выдавила несколько слов, подобных диким существам, сбежавшим из клетки внутри меня:

— Они… были добры.

— Что?

— Они… были добры. Они… пытались ему помочь. Как и вы… они столкнулись… с раненой… сломанной личностью… и они хотели… ему помочь. Не знаю… может… они даже любили его. Они думали… что, сделав его… частью себя… они смогут забрать его боль… разбавить худшее… в его личности. Но они… не смогли. Они не… сделали его лучше. Это он… сделал их… хуже!

Последние слова едва не сорвались на вопль. Я снова попыталась вырваться, лягнув Скай в лодыжку, но она блокировала мою ногу, просто переместив свою, и опять прижала меня к переборке. Я закрыла глаза и подумала обо всех неудачных решениях в моей жизни, обо всем плохом, что я сделала, о злобе и горечи, что наполняли слишком большой период моей жизни. О тьме, бывшей ядом внутри меня и намеренной теперь отравить их — единственную личность, которую я люблю.

Я все еще стояла с закрытыми глазами, в ужасе от такой перспективы, когда их вес переместился и две пары губ поцеловали меня в щеки.

— Ты никогда не сделаешь нас хуже, Андреа, — сказали они.

Мои колени подогнулись. Я опустилась на палубу, рыдая, еще не зная, что стану делать, но уже не считая бегство вариантом выбора. Они сели рядом со мной. Руки освободились, и я обняла плечи Осцина. Меня неудержимо трясло от шока — все сомнения, которые я так глупо вбила себе в голову, исчезли, сменившись уверенностью, какой в этом мире еще не было. Скай переместилась и обняла меня сзади, ее идеальная щека прижалась к напряженным мышцам моей спины.

Даже не знаю, сколько прошло времени, пока я не поняла, что Бенгид тоже осталась.

— Вы отпустите ее?

На этот вопрос мне предстояло ответить до завтрашнего утра. Его задала Кристин Лувье, от злости сжавшая губы в тонкую линию и упиравшая руки в бока. Слава богу, нас разделял стол.

— Она моя племянница, — говорила Кристин. — А я ее ближайшая родственница. Отдайте ее мне.

— Я должен решить, что будет лучше для ребенка.

— Вы знаете, что будет лучше. Лучше всего отпустить ее ко мне домой.

Я поерзал в кресле.

— Это… не так очевидно.

Глаза моей собеседницы превратились в узкие щелочки.

— Я рассказала вам слишком много. А вы еще удивлялись, почему мы храним это в тайне. Вы собираетесь упечь семилетнюю девочку в психушку только потому, что я сказала вам правду.

— Причина не в этом, — заметил я.

— Вы воспользовались моей откровенностью и собираетесь уничтожить мою племянницу. Или того хуже: вы собираетесь рассказать о нас людям.

Кристин стояла, а я сидел, поэтому она, хоть и не обладала высоким ростом, возвышалась надо мной. Я начал поеживаться под ее злым и совершенно бесстрашным взглядом. Возможно, всего лишь возможно, она имела право на эту злость.

— Сядьте, пожалуйста.

Она осталась стоять.

— Я вернусь со своим адвокатом. Я намерена засудить вас и вашу больницу. Если вы отправите девочку в лечебницу, я уничтожу вас в суде. Это станет смыслом моей жизни. Я сумею забрать у вас даже собаку, — развернувшись, она рванула дверь моего маленького кабинета с такой силой, что сталь с грохотом ударила по книжному шкафу. Затем дверь закрылась.

Я уставился на календарь, висевший на ее внутренней стороне. Он отстал от жизни уже на семь месяцев.

Отпущу ли я эту девочку? Расскажу ли кому-нибудь об открывшейся тайне?

Я понимал всю важность этих вопросов. Но куда сильнее меня занимало другое. Проблема, не дававшая покоя, следовавшая за мной по пятам, пока я протискивался по пробкам к своему домику в пригороде.

«Вам не бывает одиноко?»

Три дня назад Томас, старший санитар, сказал мне: