Нас звали ночевать в чум, но мы устроились у костра на приметном мысу, чтобы привал издали заметили с теплохода и выслали катер.

Разбудил меня шорох. Небольшой зверек, покрытый свалявшейся серовато-бурой шерстью, принюхивался к мешку с провиантом. Я привстал, зверек нехотя, лениво отбежал в сторону.

— Песец, — сказал, позевывая, проснувшийся геолог.

Хорош заведующий отделом Севера: не опознал своего подопечного.

— Удивительно наглая тварь, — продолжал мой спутник. — Сейчас, когда его шкура ломаного гроша не стоит, он шныряет возле вас в надежде стянуть, что плохо лежит. Но попробуйте увидеть его зимой. Ого! Я пять лет брожу по тундре и не могу похвалиться, что хотя бы раз встречал этого джентльмена вот так запросто у лагеря в зимней шубе. Не беспокойтесь, песец знает ей цену! Если бы за его шкурой не охотились, он шнырял бы возле жилья и зимой. У-у, ворюга!

Геолог бросил в песца головешку. Зверек, отбежав подальше, отрывисто тявкнул и не спеша отправился восвояси.

Утром на бугре я внимательно осмотрел «пасть» — ловушку для песцов. Плотно забитый невысокий, немного выше колена, двойной частокол из деревянных кольев. Над ним, на легких подпорках, к которым привязывается приманка, укреплено бревно. Дернешь за приманку — бревно падает.

— Эта штука не так плоха, как кажется, — заметил геолог. — Капкан заносит снегом. Да и сожрать могут вашего песца, когда он околеет в капкане. Бревно же, выдолбленное корытом, накрывает зверька целиком. Тут вековой опыт, давняя привычка, нельзя это все не учитывать.

Может, «пасть» оставить, а внутрь для надежности капкан?

Теплоход забрал нас с мыса. Все на судне злые, издерганные. Только что получена радиограмма: вторая колонна нашего каравана, получив груз с морских судов, идет ко входу в Пясину. Наш теплоход должен поспешить ей навстречу и повторить все сначала. А ведь уже сентябрь, в лужах замерзает вода, иней серебрит тундру, птицы тянутся к югу.

Вот записи в моем дневнике.

7 сентября. Идем навстречу второму каравану. Пясина обмелела невероятно. Скребем по дну. Сейчас одиннадцать часов вечера. Начинается третий за сутки аврал. Пытаемся сняться с мели. При свете прожекторов на берег завезен «мертвяк» — толстое бревно. Его плашмя вкапывают в землю, долбя мерзлоту. Затем закрепим на «мертвяке» трос и лебедкой подтянемся к нему, чтобы сползти с мели. Получили радио: наш «Лесник» привел первые пять судов с грузами Норильска на пристань Валёк. Была торжественная встреча. А мы все еще на мели…

10 сентября. На всю Пясину, на всю тундру гудит пароход «Кооператор», ведущий второй караван. С него первыми заметили наши мачты. Капитан Пономарев не жалеет пара. Знаменитый, единственный в Сибири свисток-бас, поразительно густой и сильный, поет и поет, радуясь встрече.

Сошлись возле устья Агапы, притока Пясины. Лиханский в рупор вместо приветствия спрашивает Пономарева:

— Терентий Степанович, сколько раз на мели сидел?

— Одиннадцать, — отвечает тот, добавляя для характеристики Пясины несколько заковыристых, непечатных словечек.

Забрали у «Кооператора» три баржи, две оставили ему. Вдвоем тянуть веселее.

12 сентября. Впервые серьезно говорили о зимовке на Пясине. Часть людей будут вывозить самолеты. По воздуху же придется доставлять остающимся теплую одежду и запасные части для ремонта судовых двигателей. Срочно выпускаем номер газеты с передовой статьей: «Если придется зимовать, встретим зимовку в полной готовности!»

13 сентября. Вторые сутки штурмуем Глуховский перекат. Теплоход перетаскивает баржи чуть не посуху. У них пробоины, поломаны рули. Железные, тяжелогруженые баржи пройти перекат не могут. Если оставить их здесь, погибнут при весеннем ледоходе. Мецайк предлагает единственный выход: передать часть груза на освободившийся от угля небольшой железный лихтер, уменьшить их осадку. Всей командой уходим на авральную погрузку.

17 сентября. Неожиданно возле теплохода сел гидросамолет. На нем — начальник полярной авиации Главсевморпути Марк Иванович Шевелев и начальник Норильск-строя Владимир Зосимович Матвеев. Оба встревожены. Собрали комсостав. Без машин и оборудования, которые мы везем, Норильск в строй войти не может. Для страны выгоднее пожертвовать частью флота, чем задержать пуск норильских заводов. Фашистские мятежники генерала Франко штурмуют позиции испанских республиканцев на подступах к Мадриду. В Нюрнберге только что состоялся съезд фашистской партии: Гитлер грозит нам войной. А Норильск — это никель.

Если теплоход сольет часть горючего, он сможет пройти до Пясинского озера. Так и сделаем.

21 сентября. Три дня не записывал. Непрерывные авралы. Газету выпускаем то ежедневно, то через день. Под названием по-прежнему обозначаем место, где она отпечатана: устье Тареи, устье Агапы, база Кресты, зимовка Черная, Пясинское озеро, Агапа, Машкин Яр, опять Агапа, Островский перекат, Верхнеагаповский перекат, снова Кресты… Мечемся, как в мышеловке… Стягиваем флот ближе к Пясинскому озеру, к Вальку.

Завтра поднимаем железные баржи через порог у входа в озеро. Облегчили теплоход, как могли. Выкачали почти всю нефть, сгрузили запасные якоря. На берегах — множество белых полярных зайцев.

23 сентября. Пробились в озеро. Валит снег. Один за другим на воду садятся гидросамолеты. Полярные летчики Козлов, Задков, Еременко забирают людей, ложатся курсом на Дудинку. На караване у нас было четыреста шестьдесят человек. Зимовать остаются сто двадцать.

Норильск никакой не город, а просто барачный поселок. Есть, правда, два приличных коттеджа. Грязь, хмурое небо, мрачные горы.