Шрифт:
Но когда-то еще доберемся до Валька?
Ночью шли морем в довольно густых льдах. К утру они поредели. Низко над караваном пролетела летающая лодка Алексеева. Анатолий Дмитриевич обрадовал нас: впереди чистая вода. «Сибиряков» мог повернуть обратно. Теперь нас доведет «восьмерка».
«Сибиряков» медленно прошел мимо каравана, и наши суда приветствовали его на прощание. Мне и в голову не могло прийти, что этот корабль я вижу последний раз.
Пясинский осенний марафон
Торговый человек Кондрашко Курочкин, появившийся на Енисее откуда-то с Северной Двины, обосновался в Туруханском зимовье.
Летом 1610 года, подобрав себе напарников, отправился Курочкин на легких кочах вниз по Енисею. В заливе еще толклись подтаявшие льдины. С недельку кочи ждали, пока ветер и солнце сделают свое дело.
Выйдя из залива в Карское море, кочи «поворотили вправо и шли подле берег губою два дня, да въехали в реку Пясину».
Когда состоялась эта первая разведка пясинского устья, Минин и Пожарский еще не начинали поход за освобождение Москвы, к совершенно пустынным берегам Миссисипи успел проникнуть лишь один европеец, Нью-Йорка не существовало еще и в помине — вот когда это было!
От того же Курочкина в 1616 году пришло в Тобольск, стольный град Сибири, донесение о том, что «проезд с моря к енисейскому устью есть… и что большим кораблям из моря в Енисей пройти мочно».
Тобольск переслал известие в Москву, где дела решали не навигаторы, а политики. Там прикинули: морским ходом могут воспользоваться чужеземцы. Для плавания же в Мангазею есть внутренние водные пути. И последовал указ: запретить морской ход из Архангельска в Мангазею. Ослушникам грозили «быть казненными злыми смертьми и домы разорити до основания».
Позднее путь на Енисей постепенно «распечатали».
А вход в Пясину разведали вторично лишь 312 лет спустя после Курочкина Урванцев и его спутники. Затем здесь провел небольшое судно капитан Мецайк. В общем, до нашего похода — лишь одиночные плавания.
Виден деревянный столб, заменяющий маяк на мысе Входном.
Теплоход долгим гудком прощается с Карским морем.
В устье Пясины — мелководный бар. Узкий проход между его рифов и отмелей заранее обозначил буйками пробравшийся сюда с Диксона гидрографический бот «Циркуль».
Но что делать дальше, если все нужное для обстановки речного фарватера осталось на злополучной барже, проломленной льдиной? Пойдем ощупью…
Караван медленно втягивается в Пясину. Начинается самый трудный отрезок нашего таймырского маршрута.
Вот где не на чем зацепиться глазу! Берега плоские и серые, как сырые блины. Подальше от воды блеклые желто-бурые краски осенней тундры. А вода зеленая, с голубизной, прозрачная, ледяная.
От становища на Самоедском мысу к нам наперерез несутся легкие челноки-ветки: нганасаны! Они никогда пе видели и не могли видеть таких громадин, как наш теплоход. Снуют вокруг на своих вертких скорлупках. Приглашают:
— Оставайтесь гостевать! Олешки, однако, есть, рыба есть, икра есть.
Икра — в больших мешках. В обыкновенных заскорузлых мешках. Шесть рублей мешок.
Остановиться нам нельзя. Замедляем ход, спускаем шторм-трап. Гости получают муку, сушки, сахар. Просят водки, но на караване спирт есть только у судового врача. Старый рыбак идет на мостик и прямиком к Мецайку:
— Ты главный начальник? Продай шайтан-ветку.
Чего он хочет? Но Мецайк понимает сразу.
— Не могу. А вдруг в море тонуть будем? Без нее пропадем. Не дело говоришь.
— Продай! — твердит старик. — Деньги дадим, песцовые шкуры дадим. Много. Продай!
Мецайк не особенно убедительно говорит, что скоро на Пясину, возможно, привезут для рыбаков моторные лодки. Он не хочет обидеть старика, не хочет и обмануть его: ведь для «шайтан-ветки» нужно горючее, нужен опытный моторист. Да и как нганасаны будут кочевать с ней по тундре?
Среди малых народов Севера нганасаны один из самых малых. Их на земном, шаре около тысячи человек. Это древнейшие обитатели Таймыра. У них свой язык, свои обычаи.
Нганасаны сохранили верования, свойственные первобытным религиям. По их представлениям все растения, животные, даже камни имеют душу.
Кочевники летом уходят поближе к океану, где меньше гнуса, донимающего северных оленей. Мы встретили нганасан только в самых низовьях Пясины.
На закате — еще одно становище. Шесть чумов, над ними вьется дымок. Мужчин не видно: должно быть, на охоте. Вон шкуры диких оленей и багровые в закатных лучах освежеванные туши. Чайки рвут выброшенные тут же внутренности. Так было и век, и два века назад.