И вот, сделав завершающий яростный толчок, Дрейк на мгновение замер на грани, а затем черты его лица разгладились, стирая отпечаток прожитых лет и сделав его еще красивее, чем прежде, и если бы Пэйтон уже не любила его всем сердцем, то влюбилась бы в него сейчас.

Потом он затих, приходя в себя, и казалось, исчерпал последние силы, как и сама Пэйтон, парой мгновений до него. Так они и лежали, по-прежнему не размыкая объятий и переводя дыхание, в темноте корабельного карцера, служившего Дрейку узилищем.

Затем Дрейк приподнял голову и, убрав рассыпавшиеся в беспорядке влажные пряди с лица Пэйтон, немного смущенно спросил:

– Ты в порядке? Я не… Я ведь не причинил тебе боли?

Пэйтон тщательно обдумала его вопрос. И пришла к выводу, что какая-то крохотная часть ее существа охвачена ужасом от того, что с ней действительно «все в порядке». Ну, говоря откровенно, на самом-то деле она чувствовала себя гораздо лучше, чем просто «в порядке». По сути еще ни разу в жизни Пэйтон не чувствовала себя настолько замечательно.

Однако она сознавала, что это было совсем не то, что ей следовало чувствовать. Она полагала, после утраты девственности ей было положено страдать от ужасной боли и истекать кровью. И Пэйтон теперь сильно подозревала, что с ее девственностью что-то было не так, поскольку, хоть девушка и ощутила острую боль, когда Дрейк впервые вошел в нее – словно гигантский волнорез, разбивающий морские волны, – но эта боль была настолько мимолетной, что почти сразу же утихла. Она просто была обязана испытать больше неприятных ощущений – не считая ее первоначального страха, что Дрейк для нее слишком велик. Что это за леди, которая потеряв девственность, не испытала безумной боли?

Ну, по-видимому, одна лишь достопочтенная мисс Пэйтон Диксон. Большего доказательства тому, что как леди она является жалкой неудачницей, и придумать было сложно. Теперь нет никаких сомнений в том, что она, должно быть, сама, и не меньше тысячи раз, повредила девственную плеву, когда, следуя указаниям Мэй Линг, помещала внутрь себя кусочки морской губки во время ежемесячных недомоганий. Это просто ужасно.

– Все хорошо, – горестно вздохнула она.

Дрейк смерил девушку встревоженным взглядом:

– Да ну? А звучит как-то не очень.

– Я просто полагала… ну, я думала, что крови будет больше.

– О?! – выдохнул он с огромным облегчением – вот только Пэйтон не была уверена, что стало тому причиной: то, что у нее почти не было крови, или то, что он выказал себя умелым любовником, возведя ее на вершину наслаждения. – Не нужно так переживать. Я вовсе не хочу, чтобы тебе было плохо.

– Ну да… Понимаю, конечно – уныло протянула Пэйтон. – Однако живи мы в менее цивилизованные времена, ты был бы обязан предъявить своим родным простынь со следами моей девственной крови, чтобы доказать им, что я была непорочна до того как оказалась в твоей постели.

– Сильно сомневаюсь, – с некоторой иронией возразил Дрейк, – что в том невероятном случае, если нам удастся выбраться отсюда живыми, кого-либо из моих родственников – в особенности мою бабулю – будут интересовать доказательства твоей невинности.

– И все же, это как-то огорчает… Девушка ведь теряет девственность лишь раз в жизни и…

– И ей хотелось бы, чтобы все прошло настолько драматично, насколько это вообще возможно?

– Что-то вроде того. Просто было бы неплохо, будь крови чуть побольше.

Дрейк чувствовал себя последним негодяем. Он похитил у нее то, на что у него не было никаких прав. К тому же сделал это, отлично сознавая, насколько бесчестно поступает. Он поклялся себе, что если ему повезет еще раз заняться любовью с Пэйтон Диксон, то он сделает это в постели, а еще лучше – на их брачном ложе. А если с постелью ничего не получится, то по крайней мере, надеялся, что в достаточной мере будет владеть собой, чтобы больше ее не пугать.

И хотя Коннор полагал, что она получила удовольствие от их любовных ласк, он корил себя за то, что набросился на Пэйтон как дикий зверь – вопреки своим клятвам, что этого не сделает. И неважно, что она была сверху…

Но вот скажите, как бы он сумел сдержаться? Ведь у него еще никогда не было женщины, которая отдавалась бы ему целиком с такой готовностью и страстью. А потому в то же мгновение, когда боль и страх в ее ореховых глазах сменились радостным изумлением – он пропал. После этого Дрейк уже был не в состоянии остановиться – особенно когда, полностью погрузившись в нее, обнаружил меж стройных ножек Пэйтон Диксон свой собственный рай на земле – самое тугое и тесное, влажное и жаркое место, которое мог только себе вообразить.