Может, это и есть любовь? Может, смысл заключался в том, чтобы вместе пережить не шторм, а в том, чтобы выдержать период затишья и при этом не потерять рассудок и не возненавидеть друг друга?

То, что произошло вчера вечером, свидетельствовало о взаимном притяжении – Пэйтон точно знала, что привлекала Дрейка. Рукой оно почувствовала доказательство этого притяжения, длинное и твердое.

Если между ними дружба, причем настоящая, и их влечет друг к другу, то насколько они далеки от любви?

Впрочем, это уже не имело значения. А все потому, что сегодня он женится на мисс Уитби и уезжает в Нью-Провиденс. Может, когда-нибудь она снова его увидит. Может, он приедет в Англию на ее свадьбу. Пэйтон горько рассмеялась под простынями. Ее свадьба. Какая глупость! Она никогда не будет невестой. Если она не могла получить Дрейка, то ей вообще никто не нужен. И точка.

Перекатившись на бок, Пэйтон выглянула из-под простыни и просмотрела на часы, стоявшие на камине. Восемь часов. Застонав, она снова натянула простыни на голову. О, Боже! Меньше, чем через два часа свадебный кортеж отправится в деревенскую часовню.

Пэйтон встала, умылась и оделась еще до того, как часы на каминной полке пробили девять раз. Горничная, которая принесла воду для умывания, сообщила, что внизу в столовой подают кофе, и если юной леди будет угодно, то она может принести ей чашечку. Так уж получилось, что юной леди было угодно выпить кофе. У Пэйтон не было никакого желания сталкиваться с хозяином дома и еще меньше – с его нареченной. Принимая ванну, Пэйтон заметила на своем запястье розовую шелковую ленту, которую повязала накануне вечером. Эта лента так и осталась красоваться на ее руке в качестве напоминания о ее вчерашнем поведении. Пэйтон развязала ее, но лишь затем, чтобы украсить лентой свою лодыжку, где никто, кроме горничной, ее не разглядит. Девушка словно предчувствовала, что сегодня ей потребуется хоть какое-то напоминание о том, кому в действительности принадлежал Коннор Дрейк.

И она была абсолютно уверена, что уж точно не ей.

Но Пэйтон была не единственной из Диксонов, кто не спустился в столовую на чашку утреннего кофе. Раздался громкий стук в дверь, после чего она тут же распахнулась, не дав Пэйтон возможности ответить, и явила полуодетого Хадсона, который болезненно щурился от утреннего света.

– Пэй, – произнес он хриплым ото сна голосом, – завяжи мне галстук, пожалуйста. Не знаю, что со мной такое, но мои пальцы раздулись и стали похожи на сосиски. Я едва могу ими шевелить.

Пэйтон приподняла одну из массивных ручищ брата и внимательно ее осмотрела.

– С кем ты подрался? – спросила она.

– Ни с кем. – Заросшее щетиной лицо Хадсона приняло страдальческое выражение. – По крайней мере, я не помню, чтобы дрался с кем-то.

– Что ж, этот синяк не мог появиться здесь сам по себе. – Пэйтон опустила его поврежденную конечность. – В котором часу вы с Рэли отправились спать?

Хадсон моргнул:

– Спать? – спросил он. – О чем ты?

После этого Пэйтон начала догадываться, чем ее братец занимался всю ночь.

– Господи, Хад, – сказала она, обмахиваясь рукой от его дыхания. – Что ты делал? Проглотил винокуренный завод?

В этот момент в дверь снова постучали, и в комнату вошел Рэли. В отличие от старшего брата, он был полностью одет. Но выглядел при этом просто кошмарно. Пэйтон не преминула ему об этом сообщить, но Рэли воспринял оскорбление с несвойственным ему смирением. Вместо ответа он прошел мимо сестры, подошел к кровати, откинул простыни, аккуратно заправленные горничной, и улегся на постель Пэйтон прямо в сапогах и одежде. Когда она спросила его, что, черт подери, он вытворяет, Рэли сумел лишь простонать из под горы подушек, которые положил себе на голову:

– Обязательно так орать?

– Уходите отсюда, – резко сказала Пэйтон. – Мы должны быть в церкви через час.

– Так нечестно. Твоя постель лучше моей, – возмущенно засопел Рэли. – Моя кровать твердая, как камни.

– Это и были камни, ты, тупица, – рявкнул Хадсон, все еще продолжая щуриться от света. – Ты же заснул на подъездной дороге.

– И проснулся чертовски промокшим. – Под подушками и простынями Рэли совсем не было видно, не считая носков сапог, торчащих с края кровати. – Это все из-за проклятой росы. Ненавижу ее. А эти мерзкие птицы со своим адским пением. У меня голова раскалывается от их треклятого чириканья. Они начали вопить в два часа ночи, и по мере приближения рассвета орали все громче и громче. Боже, не могу дождаться, как мы снова будем в море. Жизнь в порту сродни пытке.

В дверь постучали в третий раз. На этот раз с порога на нее смотрел жених, которого едва можно было узнать. Его торс был обнаженным, а сам Дрейк стоял в коридоре и опирался одной рукой о стену, пытаясь удержать равновесие. В другой руке была зажата рубашка, жилет и пиджак, рукава которого волочились за Дрейком по полу. Щеки и подбородок жениха покрывала темная щетина, а голубые глаза казались более яркими, чем обычно, из-за красных кругов, свидетельствовавших о бессонной ночи.

Эти глаза притягивали взгляд Пэйтон, не позволяя отвести глаза. Если она и ожидала от Дрейка предложения сбежать с ним в последнюю минуту, то была жестоко разочарована. Вместо этого он с трудом разлепил сухие губы и прохрипел: