Шрифт:
Несколько недель Сафонов держал девушку в своей семье. Добился для нее городской прописки, устроил Лилию на работу. Уходила она от Василия Михайловича в слезах:
— Спасибо, дядя Вася, родной вы мой...
Сафонов стал часто навещать бывших сельчан. Сначала возвращался из гостей радостный. Но вдруг от одного пришел мрачный, от другого чернее тучи. Перестал после таких визитов спать ночами. Фаина Ивановна испугалась: не стряслось ли что.
— Да все в порядке, — уклончиво отвечал Сафонов. Но как-то подумал-подумал и во всем признался Фаине Ивановне.
— Чего же ты столько лет молчал? — оскорбилась жена. — Да возьми все наши сбережения. На это ложки последней не жалко. А что до людей... Худых не проси. Хороших-то больше моего знаешь.
С тех пор Сафонов зачастил по хозяйственникам. Сначала о своих милицейских делах — о народной дружине, о товарищеском суде. А потом показывал чертежи и эскизы, говорил о цементе, о плитах, о мраморной крошке.
И вот весной шестьдесят шестого года Сафонов взял положенный отпуск, но поехал не на юг, а в Валгусы, и не отдыхать, а работать. Там Василия Михайловича уже ждали. Директор совхоза Мишин долго жал руку:
— Мы бы и сами когда-нибудь, да все с деньгой туго. А вам вот какое спасибо! Берите наш транспорт, берите и материалы — люди просят.
А люди не знали, куда и усадить Сафонова.
— Сколько же ты годков рубли копил, Василий? — интересовались.
— Да восемь-то будет.
— Теперь хватит деньжат? — и сами отвечали: — Не хватит — миром поможем.
Три недели все село строило памятник. Женщины приходили поплакать на только что расчищенный пустырь. А когда закончилась учеба, школьники не выпускали из рук лопат и мастерков. Уж нечего было больше делать, а Василий Михайлович не прогонял их: нельзя!
— Это деду моему! — говорил один.
— И моим двум дядям.
— А нашего роду тут пятеро.
Из Горького и Челябинска, из соседних районов и деревень съехались люди на открытие памятника. Был настоящий праздник. Еще один праздник нашей Победы. Были цветы и слезы, венки и музыка, речи-воспоминания и речи-клятвы...
На сером обелиске золотом сверкают шестьдесят пять фамилий погибших. Светлая речка струится за косогором. Остановится у постамента старушка — помянет «кровинку» слезой и словом; поправит ленту на венке босоногая девчонка; задумается парень, строже глянет за горизонт. Каждого спасителя своего здесь помнит Родина.
А в нише постамента с пометкой «Вскрыть в 2045 году» лежит в сосуде письмо к потомкам.
«Здравствуйте, потомки героев! Сегодня вы отмечаете столетие с того дня, как залпы салюта возвестили миру о том, что наш народ выстоял в трудной, суровой битве с фашизмом. Вспомните своих прадедов, выходцев из села Валгусы. Они отдали жизнь за ваше счастье. Вспомните — и поклонитесь им».
И вновь идет по Горькому участковый уполномоченный. И вновь не дает ему покоя суровый вопрос: «А кто же ты есть на свете, Василий Михайлович?» По-прежнему трудно самому на него ответить. Но в кармане шинели несет Сафонов письмо. От Лилии К. Прислала совсем недавно. Пишет, что вышла замуж, родила дочь, живут с мужем в новом сибирском городе. И есть в том письме такие строки:
«А самый дорогой человек для меня — это вы, дядя Вася. Не только потому, что жизнь мою спасли, а что в людей снова заставили поверить. Я бы таким, как вы, памятники ставила — настоящим коммунистам. Кланяюсь вам низко, по-старинному...»
Давайте и мы поклонимся Василию Михайловичу Сафонову — солдату, коммунисту, родному всем нам человеку. Ведь благодарность сердца — это памятник при жизни.