Когда оформляли его перевод в краевое управление, начальство поинтересовалось: может, ему уже надоела служба в уголовном розыске? Пусть скажет не стесняясь, какие у него жизненные планы.

Ему сказали: работник краевого управления должен быть на голову выше периферийного. «Это я понимаю», — согласно кивнул он. «Краевой аппарат уголовного розыска занимается расследованием дел особо опасных: убийства, разбои. Несложных дел не ждите, их не будет», — объяснили ему. И снова он кивнул: «И это я понимаю».

...Свет фар скользнул по какой-то глинобитной стене. Луч выхватил из темноты полоску кустарника и уперся в дорогу. На дороге стоял человек в телогрейке, с поднятой рукой; он щурился от света, но не заслонялся. За его спиною, на заднем плане вырисовывались могильные кресты. Что-то неправдоподобное было во всей этой картине: ночь, черные кресты, человек в свете фар. Машина остановилась, человек шагнул к ней.

— Хасаншин, старший оперуполномоченный, — вполголоса представился он, здороваясь. Шевченко первым выпрыгнул из машины, пожал ему руку.

— Ну показывайте, что тут у вас, — сказал он. — Где труп?

И вот тут-то произошло неожиданное. Хасаншин помедлил, откашлялся и виновато произнес:

— Нет трупа, товарищ капитан. Исчез...

— То есть... как исчез? — не сразу понял Шевченко.

Его собеседник развел руками:

— Понятия не имею!..

— Но ведь вы же находились здесь?!

— Так точно.

— И никуда не отлучались?

— Ровно на десять минут, товарищ капитан. Закоченел я совсем... Пошел во-он в тот дом, попросить какую-нибудь одежонку. Вернулся — трупа нет...

Шевченко покосился на Хасаншина: может, пьян? Какое там! Трезв. Посинел от холода, и губы дрожат, как у мальчишки.

— Н-да, — протянул Шевченко. — Загадал ты, брат, нам загадочку. Ну ладно, пойдем местность осмотрим.

Тут автор позволит себе сделать отступление. Если среди тех, кто сейчас читает этот очерк, есть люди, ожидающие острых коллизий и сногсшибательных загадок-разгадок, автор дружески просит закрыть книгу и дальше очерка не читать. Детектива не будет. Хорошо ли это, плохо ли — вопрос иной; просто не будет, и вы дальше поймете почему.

У Виктора Гюго есть одно стихотворение, когда-то поразившее меня своей простотой и мудростью. Содержание его примерно таково. У моряка спросили: «Скажи, моряк, где умер твой отец?» — «В море». — «А дед?» — «Тоже в море». — «А прадед?» — «И прадед тоже». — «Так почему же ты не боишься моря?»

Моряк подумал и в свою очередь спросил: «Вот ты, где умер твой отец?» — «В постели». — «А дед?» — «В постели». — «А прадед?» — «Прадед тоже». — «Так почему же ты в постель ложиться не боишься?»

Эта поэтическая притча пришла мне в голову, когда, еще не познакомясь с самим Николаем Васильевичем Шевченко, старшим оперуполномоченным уголовного розыска, — он в это время был в отпуске, — я, чтобы не терять даром времени, решил предварительно полистать его личное дело, а главное, порасспросить его сослуживцев и вообще людей, знающих его.

Николай Петрович Егоров рисовал этот портрет штрихами скупыми и до предела лаконичными.

— Трудолюбив. Если уж взялся за дело — ночь ли, снег ли, дождь ли, — будет работать и ни разу ни на что не пожалуется.

— Человек с каким-то обостренным чувством личной ответственности. На его счету больше тридцати раскрытых особо опасных преступлений.

— Редкостный мастер правильно анализировать и делать выводы на месте.

— И честен. Беспредельно честен!..

Во Фрунзенском райкоме партии Владивостока, где Шевченко знают, пожалуй, не меньше, чем товарищи по аппарату управления, к этой его характеристике добавили еще одну черту: скромность.

— Вот вы погодите, погодите, — смеясь предупреждали меня. — Начнете с ним разговаривать, он о ком угодно расскажет и с удовольствием будет говорить. А от разговора о себе самом уйдет!..

Знакомые друзья журналисты советовали мне поподробнее расспросить Шевченко о его воспитанниках из уголовного мира, которые стали честными людьми и до сих пор буквально влюблены в Николая Васильевича.