— Что у тебя там? Пироги и борщ?

— Нет. Тряпки всякие.

Она не спрашивала, куда мы собираемся ехать, ей это было безразлично.

— Родителям что сказала?

— В дом отдыха дали горящую путевку. Здорово?

— Они кто у тебя?

— А что?

— Ничего. Надо же мне хоть что-то знать про тебя.

Тут она произнесла одну из тех фраз, которые меня завораживали:

— Сашенька, но ведь все, что надо, ты про меня давно знаешь.

Возразить было нечего: все, что надо, я знал про нее задолго до нашего знакомства, но это как раз меня и тревожило. Я не слишком большой поклонник эзотерических учений.

Не спеша я вырулил на Ленинский проспект. Ничего страшного. Машина слушалась и руки не дрожали. Главное, не крутнуть резко шеей.

— Ну как? — спросила Катя.

— Нормально. Ты вот что, девушка. Мы с тобой теперь как бы на нелегальном положении. Поэтому надо усвоить некоторые приемы конспирации. Как заметишь что-нибудь подозрительное, сразу говори мне.

— Я уже заметила.

От неожиданности я сбросил газ.

— Что?

— Мы уже проехали. Собачки поженились прямо возле телефонной будки. Разве не подозрительно?

— Почему же ты не сказала? Я бы остановился.

— Сашенька, со мной что-то странное происходит. Только не смейся, ладно?

— Что такое?

— Кажется, я счастлива.

Я недоверчиво хмыкнул:

— Расскажи подробнее.

— Мне все время хочется тебя потрогать.

— Еще что?

— Ну, я не спала всю ночь и, наверное, теперь вообще никогда не усну. И потом, я же понимаю, мы попали в ужасную переделку, но мне ни капельки не страшно.

— Это все?

— Если ты прогонишь меня, я умру.

Я взглянул на часы. В принципе у нас еще было время, чтобы выпить где-нибудь по чашечке кофе. Но не хотелось лишний раз вылезать из машины.

— Ты права, — сказал я, — это именно счастье. Оно всегда граничит с идиотизмом. Но не горюй, это ненадолго.

К Чистым прудам подъехал около половины двенадцатого, машину я загнал в знакомый издательский дворик. Поставил так, чтобы была видна трамвайная остановка и вход в скверик.

— Молиться умеешь? — спросил я.

— Да, конечно, — Катя серьезно кивнула.

— Это хорошо. Сиди в машине и молись. Церковь вон в той стороне.

На ее лице отразился внезапный испуг.

— А ты куда?

— У меня свидание с одним человеком. От него, возможно, зависит наше будущее.

— Я пойду с тобой.

— Ни в коем случае. Он напугается и убежит.

— Саша! Умоляю!

Как волшебно менялось ее лицо!

— Не строй из себя нервную дамочку. Вот тебе второе правило конспирации. Абсолютная дисциплина. Приказ старшего по званию не обсуждается. Или забирай свою сумку и катись домой. Из-за тебя меня покалечили, а ты тут цирк устраиваешь. Умоляю! Надо было папочку с мамочкой умолять, чтобы лучше за тобой следили.

— И сколько же мне тут сидеть?

— Сколько надо, столько и просидишь.

Строгай тон на нее подействовал.

— Сашенька, не сердись, но я подумала, вдруг пригожусь. Ты же еще не совсем хорошо себя чувствуешь.

Я поцеловал ее в губы, в мгновенно влажно заблестевшие глаза, но немного увлекся. Минут десять еще ушло на объятия, всхлипывания и уверения.

Когда дошкандыбал до места, Гречанинов был уже там. Сидел на скамеечке и читал газету «Известия». По матово-грязной поверхности пруда скользили два лебедя, белый и черный. То, что они до сих пор уцелели, было невероятно. Лет десять назад, когда я был тут последний раз, они точно так же склонялись друг к дружке длинными шеями, жалуясь на горькую судьбу. Это было хорошее предзнаменование. Значит, не все успели сожрать реформаторы.

Скрипнув корпусом, я опустился рядом с Гречаниновым, и он заговорил со мной так, будто мы вчера расстались:

— Видишь, пишут, фермер спасет Россию. Остроумно, не правда ли? Если еще учесть, что спасать ее, бедняжку, надо как раз от тех, кто это пишет. Ты что, Саша, какой-то вроде немного утомленный солнцем?

Виски поседели, а так — никаких перемен. Обманчиво грузный, с чистым сухим лицом, загорелый, с ясными, внимательными глазами. Даже если откажет в помощи, все равно хорошо, что он есть, спокойнее как-то на душе. Но он не откажет. Спросил уже чуть нетерпеливее:

— Ну что же, рассказывай, дружок. Кто тебя так уделал?

— История довольно долгая.

— Ничего, время есть.

Уложился я минут в пятнадцать. Лишних подробностей избегал, но старался не упустить ничего существенного. По мере того как рассказывал, Григорий Донатович все больше хмурился, а когда я дошел до визита бритоголового бандита в больницу, кажется, вообще заскучал и даже подавил легкий зевок, чему я удивился.

— Вам неинтересно?

Он подождал, пока мимо нас две молодые мамаши, весело щебеча, прокатили своих детишек в колясках.