Естественно, он возмущен, потому что не может допустить, чтобы маньяк, вооруженный до зубов, разгуливал на свободе. Шоте Ивановичу невыносимо думать, что отчасти по его вине, по его попустительству от руки взбесившегося террориста могут пострадать невинные люди.

Весь этот бред живительным ручейком вливался в мои уши, и под него я начал задремывать, когда ощутил привычные настойчивые ищущие прикосновения ее пальцев у себя на животе.

— Боже мой! — взмолился я. — Ну только не сейчас!

— Почему же не сейчас? — огорчилась Валерия. — Как раз сейчас лучше всего. Это же лечение, любимый.

В полном расстройстве ума я заговорил с ней, как с человеком:

— Послушай, Лера. Чего вы все от меня хотите? Ну прикончили бы сразу. К чему эти отвратительные азиатские штучки? Неужели вы все такие садисты?

— Ни за что! — торжественно провозгласила полоумная девица. — Не позволю тебя убить. Только через мой труп, любимый! — Передохнула и добавила слащавым шепотом: — У меня хорошая новость. Кажется, у нас будет ребеночек! Ты рад? Ну-ка, расстегни «молнию».

Черное роскошное платье упало на пол. Несмотря на все ее старания, я лежал, как бревно.

— Что с тобой, Саша? Ты меня больше не любишь?

— Почему не люблю? Просто нутро отбито. Хана моей сексуальной жизни. Да я и не жалею.

Она искренне расстроилась. Задымила и пустилась в сентиментальные воспоминания о Четвертачке. Его, оказывается, тоже часто били, но после этого он в любви делался еще более неистовым. При этом достигал каких-то необыкновенных духовных высот. Его никто не знал так хорошо, как Валерия. Все думали, что он обыкновенный бандит, а на самом деле он был поэт и вечный странник. Он даже вел дневник, куда записывал разные свои интересные мысли. Как-то показал его возлюбленной, и она убедилась, что это ничем не слабее, чем у Толстого, а кое-где и покруче.

— Ты мне веришь? — спросила Валерия.

— Конечно.

— Как жаль, что он повесился, правда? Он любил меня всей душой, и я отвечала ему взаимностью. Ты не ревнуешь, любимый?

— Немного, — признался я.

— Но это было до того, как ты меня похитил.

Дальше несчастная девица поведала, по какой причине она предпочла меня даже двужильному Четвертачку. Как Дездемона, она полюбила меня за муки. Что-то в моей башке начало путаться, и я машинально съел бутерброд с колбасой.

— У меня никогда не было архитектора, — пожаловалась Валерия. — А были одни мерзавцы. Кроме, конечно, Четвертачка. Давай, Саша, помянем его по капельке. Мне кажется, после бутерброда ты заметно окреп.

Едва мы успели помянуть таким-то тягучим черным вином, как без стука отворилась дверь и появился рабочий в черном комбинезоне, в черной кепке, надвинутой на глаза, и с черной сумкой для инструментов через плечо. Валерия вскинулась, не понимая, кто это нам посмел помешать, но я-то сразу узнал немолодого, сутулого человека, потому что это был Гречанинов.

— Недурно устроился, Саша, — сказал он, окинув быстрым взглядом нашу любезную парочку. — А я вот, извини, немного замешкался.

От знакомого учтивого голоса, от внезапности его появления меня сковало, точно морозом. Не сон ли это? Потом разобрал дурной смех.

— Стахановец, истинный стахановец! — пробулькал я, давясь каким-то вязким комком. Тут и Валерия опомнилась, признала гостя. Попыталась заверещать, но Гречанинов положил ей на плечо дружескую руку, и шебутная девица сомлела и как бы уснула. Григорий Донатович бережно опустил ее на пол.

— Ну что, дел много. Встать сможешь?

— Да.

— Могола надо разыскать быстро.

— Я знаю, где его кабинет.

— Поглядим и в кабинете.

— Катя в подвале. — Мы разговаривали так, словно у себя дома. Гречанинов присел на краешек кровати. Валерия мирно посапывала на полу.

— Понимаю, тебе туго пришлось, но, пожалуйста, соберись с духом. Катю вызволим, но сперва — Могол.

На душе у меня было блаженно.

— Я знал, что вы успеете. Могол дал мне срок до завтра. Сейчас ночь или утро?

— Вечер, Саша. Ночью сюда не попадешь… А на что он тебе дал срок?

— Чтобы вас разыскать.

Гречанинов не удивился:

— Ну вот и разыскал.

Валерия сладко потянулась во сне, может быть, ей привиделся удавленный Четвертачок, двужильный любовник.

— Хорошая девушка, — сказал я. — Полюбила меня.

— Ничего удивительного, — согласился наставник. — Ты парень немолодой, но видный.

Из брезентовой сумки достал уже знакомый мне плоский пистолет, и что-то еще там металлически звякнуло.