Шрифт:
“Я догадался, кто ты, — я сказал. —
Я заплатил за счет, где фотоснимки?” —
“Они в альбоме”. — “Покажи альбом”.
Он расстегнул клеенчатую сумку,
и вытащил замызганный альбомчик,
и протянул мне. Я его открыл.
На первом снимке высилась Голгофа,
вот поцелуй Иуды, вот уже
легионеры римские, и Он,
не Агасфер, а Тот, Другой, Который
отправил в странствие соседа моего.
Вот крестоносцы в пышной Византии,
вот ночь Варфоломея, вот Цусима,
вот Робеспьер в Конвенте на трибуне,
вот казнь Людовика,
вот Данте и Вергилий,
вот Черчилль с автоматом на линкоре,
вот Чкалов, Байдуков и Беляков,
вот Ленин в шалаше, Зиновьев рядом,
вот Николай в Ипатьевском подвале,
вот Николаев поднял парабеллум,
Распутин и Юсупов, Мата Хари,
Мерлин Монро и Кеннеди убитый
в лимузине, и Гитлер в “хорьхе”,
а вот и ассистент на Мавзолее.
И я закрыл альбом.
“А где же мой заказ?” — “Ты не спеши,
заказ со мной, но ты его получишь,
когда базар закроется”. — “Что так?” —
“Ты распишись в квитанции сначала.
У нас здесь бухгалтерия своя,
мы чтим порядок”. Он полез в карман
и вытащил измятую бумагу,
и я ее расправил. Боже мой!
Была написана она по-арамейски.
“Что здесь написано?” —
“А ты не догадался?” — “Нет покамест”. —
“А здесь все то, что станется с тобой”. —
“Что будет, если я не подпишу?” —
“Тогда мы отвернемся от тебя,
и ты сойдешь с тропы своей судьбы,
и проживешь чужую жизнь, и будешь
обманут ею”. И я допил коньяк.
И я спросил: “А можно мне подумать?” —
“Подумай до закрытия базара,
тебе осталось двадцать шесть минут”.
Буфетчик тяжко загремел посудой,
вошла уборщица и стала стулья ставить
на столики и мыть цементный пол.
И ассистент сказал: “Послушай, милый,
подумай, мы советуем тебе
все подписать, а если не подпишешь —
пропали твои денежки. Тогда
мы разойдемся. Ночью на „Ракете”
ты уплывешь, и все пойдет как надо.
Но не узнаешь ты,
что мы тебе в квитанцию вписали,
и это томить тебя до самого конца
так страшно будет. Слушай, подпиши”.
“Я закрываю”, — заорал буфетчик.
“Я кончила”, — уборщица сказала.
“Я подпишу, но ручку я забыл”. —
“Не надо ручки”, — молвил ассистент.
“При чем тут ручка?” — промычал фотограф.
“А как же? Кровью? Братцы, это пошлость!” —
“Зачем же кровью? Жизнью подпиши”. —
“Подписываю!” — “Все, пора, пора”, —