Новый Мир Журнал
Шрифт:
Сколько же надо принести жертв, чтобы перестать так высоко ценить деньги? Может быть, лучше сделать ставку на профилактику и попробовать разлюбить их хоть чуть-чуть, пока количество жертв не перевалило… за сколько?
Человек с ружьем: смертник, бунтарь, писатель
Пустовая Валерия Ефимовна — литературный критик. Выпускница факультета журналистики МГУ (2004). Участница III и IV Форумов молодых писателей, финалистка конкурса “Дебют”. Со значительными статьями о современных прозаиках выступала на страницах “Нового мира” (2004, № 8), “Континента” (№ 121 — анализ литературной идеологии Виктора Ерофеева), а также с рядом рецензий — в “Октябре”, “Знамени”, “Русском Журнале” и др. изданиях.
Ретро-война и современный ремикс
“Добровольцы (рекрутская)” — стихотворение просилось в эпиграф. Его подарил мне на последнем Форуме молодых писателей в Липках молодой поэт Сергей Михайлов, вместе с другими произведениями своего сборника1. Особого внимания в нем заслуживали два раздела свободных стихов, глубокое обаяние которых основано на соединении света “вечных” тем человеческого бытия и трагической мглы остро прочувствованной автором современности. Я отвлеченно наслаждалась искусством, как вдруг одно из стихотворений своей почти агрессивной злободневностью сбросило меня с ясных высей эстетики на хмурую твердь публицистики. “На войну собирались шестеро”…
Поочередный говор шести богатырей в стиле старинной баллады или народной былины. “Говорил один…”, “Говорил другой…” — каждому из шестерых автор подбирает свой мотив идти на войну — в традиционно-романтическом ключе: первый идет “за родимый край воевать”, второй — искать пропавшего на войне сына — или мстить за него, третий — испытать себя и славу заслужить, четвертый — за добычей, пятый — от одиночества бежит, а шестой, “самый молодой”, — от несчастной любви. После зачина сразу следует развязка:
На войне оказались шестеро,
В вертолете одном, лицом к лицу.
Говорит один: И дурак же я!
За Державу шел, а пришел, как вор,
Не свое защищать, а чужое брать.
Говорит другой: Старый я дурак.
В мясорубке этой кого найдешь?
Отомстить — кому? Черту с дьяволом?
Третий говорит: Что я за дурак?
Нет, война без разбору людей кладет.
Я троих убил — все гражданские.
Говорит четвертый: А я, дурак,
Поживиться думал на дармовом.
А теперь бы просто пожить еще.
Пятый говорит: Дураком я был —
Стал вдвойне дурак. Бедовал один,
Так теперь со смертью в обнимку сплю.
Говорит шестой (а висок седой):
Не любил бы я — не страшна и смерть.
Не страшна и смерть — только б свидеться.
Ты меня, сержант, как-нибудь пусти,
Мне проститься с ней, и достаточно.
Но шестерым и еще шестнадцати
Не уйти на родную сторону.
Всех накрыло одной гранатою —
Замолчали они, убитые.
Никто из героев, пришедших на войну со своим дорогим умыслом, не нашел в ней мало-мальски ценного смысла. Сергей Михайлов представил нам войну-саму-по-себе, очищенную от наших иллюзий и украшательств — до состояния чистого понятия “войны” как воплощения противоестественного миропорядка, не управляемого разумом, абсурдной ситуации, неприменимой к живым нуждам человеческой жизни.
Независимо от провозглашаемой цели дело человека-воина заранее проиграно: войну не оправдать, не приспособить.
Эта чисто современная, сравнительно недавняя концепция войны нова для нас, со школы привыкших видеть в войне высокий подвиг богатырей Куликовской, Бородинской, Сталинградской. Война для традиционного сознания — это ратное дело, столь же благородное и извечное, как какое-нибудь кузнечное или земледельческое.
Во введении к текстам Олега Блоцкого, тогда под грифом “новое имя в молодой прозе” выступившего со своими “афганскими” рассказами и повестью (см.: “Дружба народов”, 1993, № 2), писательница Светлана Алексиевич заявляет о сломе отечественного представления о войне: “Мы любили человека с ружьем. <…> Человек с ружьем нам обычно представляется солдатом сорок пятого — солдатом Победы. Каким-то гипнотическим образом из нашего воображения исчезало то, что творил человек с ружьем и что творило ружье с душой этого человека. <…> Нам нравились стихи о войне, но мы не представляли себе, как пахнет засохшая кровь на солнце и на что похожи человеческие кишки, выброшенные осколком из живота”.