Эволюция будущего

А вы вот представьте себе на минуту, что реализовалось все то, что некий человек непроизвольно, в рабочем порядке, инстинктивно — относит в будущее. Наконец-то перестирается ВСЕ? Или? Какую из копилок отчасти вынужденной, неизбежной, отчасти концептуальной халтуры удастся разбить и “компенсировать”? Все занюханные тетки и дядьки перестанут ишачить в повседневном ритме и займутся наконец — кто зубами, кто — разборкой писем, то есть наведением цензуры в своем скромном наследии, кто чем-то еще — не помещающемся в настоящем. Перечитыванием Диккенса.

Как бы выглядело с высоты птичьего полета “всеобщее исполнение ОТЛОЖЕННОГО”? Я бы даже сказала “отложеннаго”. А ведь действительно на практике в будущее, как в подсобку, сносится все необходимое, но все же допускающее отсрочку. Но эта свалка (удивительно, что в реальности мы производим просто-напросто продукцию в форме своего материализованного способа мышления), которой в повседневной жизни мы так стыдимся, все эти язвы, портящие желанную картину бытия, на которые мы закрываем глаза, — они нас окружают в настоящем. Тогда как мы сводим абсолютно закономерные фундаментальные проявления бытия к досадной частности, присущей только некоторым, неудачным экземплярам, каким-то “плохим”. Свалка — это шок! Ужас! Там бродят по вони немытые маргиналы со специальной палкой с гвоздем на конце, чтобы сподручней было подцеплять плоды нашей благой жизнедеятельности, вынесенные за скобки. Такое мы где-то видели, на каких-то тарковско-стругацких мыслящих полях орошения. Но в нашей, признанной нами действительности этого, слава Богу, — нет. Ну и, конечно, небезынтересен механизм отнесения в будущее в качестве идеалов, к которым следует стремиться, и нависающей над нами смертельной угрозы — понятых мимолетно и чересчур эмоционально — законов Бытия. Иными словами, все те образы мира и благополучия, все то светлое будущее или конец света, которые мы поставили в пределе воображаемого пути, — все они суть просто непременные и постоянные явления нашей повседневной жизни, которыми до поры нам некогда заняться как следует.

Некто

…Позвонивший назвался Всевышним и взял на себя ответственность за все происходящее на Земле. Ведутся поиски… Задержаны двенадцать человек, подозреваемых в пособничестве. Все они предположительно являются выходцами из ближневосточного региона…

Информационная сводка.

Нет, все-таки не “гром, молния, ветер” создают нам ощущение адресата. Кому-то все-таки, почти одушевленному, мы себя постоянно предъявляем, кому-то невольно отчитываемся о проделанной работе и о нас вот таких. Вместе с кем-то мы собой недовольны либо чье-то воображаем поощрение. Но в то же время именно этого Некто-Нечто мы стремимся приручить, заставить в каком-то смысле служить нам, а уж мы будем служить лишь в обмен, на выгодных условиях…

Это доброе божество, которому, конечно же, желательно было бы говорить правду, но в крайнем случае — раскаемся, и оно простит. Это наша цацка, тот самый вольтеровский Бог, которого следовало выдумать. И лишь беспристрастный суд страшен. Тот “истинный свет”, Тот свет. Ибо беспристрастность воспринимается нашим сознанием как безжалостность, жестокость. Ибо если жалеть всех и вся, энергия жалости распылится до такой степени, что сумеет подогреть бесприютных лишь на миллионную долю градуса, да и то не всех, а только попавшихся на глаза. Где же тут наша ручная справедливость и где тут та ласковая беспристрастность, на которую мы, как долго болеющие дети на горькое лекарство, готовы с массой условий согласиться?

По Гордону давали сверхумную беседу о метафизике бренда. И подавали дело так, будто сотворение мира продолжается, — то бишь из кладовой Творенья нам периодически подбрасывается новенький эйдос, и — понеслась… И вот ученые совместно с председателем и единственным членом Комиссии по расследованию структуры мироздания Александром Гордоном дивятся и сетуют, и подмигивают, и качают лукаво головами — мол, да, выпало нам жить в такое время, когда за идола у нас, за истукана, за Иисуса нашего, понимаешь, Христа — оказался этот самый бренд, которому мы, ну, получилось так, поклоняемся все как один в эту вот нашу, зашибись-историческую, эпоху. Самое смешное было наблюдать, как они прилежно и добросовестно формулировали и кристаллизовали подзабытое и емкое, хотя, на мой взгляд, излишнее понятие дьявола. Дьявол образуется лишь при вычитании Бога из картины мира. В противном случае все его черты (черты чёрта) несет в себе обыкновенный безбожный ритуальный человек, которому лень развиваться, а, напротив того, — охота присесть или, еще лучше, прилечь и одновременно присесть на любого рода иглу, а главное, при этом постоянно доказывать себе и другим факт своего существования путем демонстрации косвенных улик, то бишь причастности к тому или иному “бренду”. Ну, что ж. “Время покупать”. Рекламные, извиняюсь за выражение, слоганы также более или менее успешно замещают библейские изречения. Покупает весь мир, и у нас с особой интенсивностью и убежденностью неофитов расхватывают новые унитазы, керамическую плитку, дубленки и прочие объекты поклонения. Время покупать… Вот, между прочим, неплохая реклама для ювелирных изделий: “Время покупать камни”.

А эти смачно и с загадочной полуулыбкой некоторого превосходства произносимые термины: постиндустриальное общество, общество потребления — выдаются за некие безоговорочные приметы бытия, которые принципиально ничем не отличаются по духу от глобального потепления или неумолимо прущего на нас астероида. А на самом деле те, кто приватизировал рассуждения на эти темы, банально охвачены теми же низменными страстями, существование которых они констатируют, далеко не ходя. Они, как говорится, в теме. Нет, конечно, никто не свободен от своего времени. И можно запросто считать жертвами обстоятельств тех, кто к ним приспособился, а не тех, кто не может вписаться по тем или иным причинам. Все бы так, если бы не несло за версту от любого рассуждения попыткой польстить себе такому, какой есть, если бы философия так не рвалась обслужить, оправдать и, едва отряхнув от прилипшего дерьма, втолкнуть на пьедестал почета самого рассуждающего. Вообще, слушая философов и тяжко работая вместе с ними над глубоким смыслом бездарных и постоянно промазывающих мимо сути формулировок, которые, по существу, являются не чем иным, как попыткой одними словами заменить другие, как бы более строгими понятиями — обиходные, все яснее понимаешь, что философ — это человек, которого Бог наградил умом, но обделил талантом. Философия — это способ выражать глубокие мысли бездарными людьми. Любая удачная шутка, любое замечательное стихотворение — стоят томов.

Пел соловей…

Отчего мы так уж наслаждаемся дивным голосом певца, например? Ну уж, наверно, не только потому, что мозги наши так устроены и что определенные частоты доставляют нам по чисто физико-химическим причинам — удовольствие. Как та запомнившаяся на всю жизнь история про умную крысу, которая пристрастилась жать на нужную кнопку, чтобы добывать ласкающие ее слух звуки с частотой, кратной 30 герцам. Возможно, я что-то путаю и частоты, кратные 30, как раз, наоборот, совершенно для этой крысы оказались нестерпимыми, а приятны совсем другие, кратные чему-то другому. И все же сам факт механического раздражения центра удовольствия недоохватывает всей полноты нашей душевной и даже эмоциональной жизни.

Почему мы так радуемся, так умиляемся, когда вдруг нечто оказывается — безусловно прекрасным? Ведь центр удовольствия только лишь дает нам возможность обнаружить и оценить высокое качество. Похоже все-таки, что мы подспудно беспрестанно тревожимся за смысл и качество жизни вообще, беспокоимся за эту самую горе-действительность, которая, как дитя-инвалид, безучастно лежит колодой или сидит сгорбившись, а мы вглядываемся, вслушиваемся — не проявит ли оно, болезное, вдруг какого-нибудь уменья, не посеет ли надежду на возможное преодоление или улучшение. И те, кто особенно обиделся на структуру мироздания, ну, Кафка какой-нибудь, например, — они так мрачны, так категорически отказывают нестерпимому бытию хоть в каких-то там прелестях всё потому, что именно они-то как раз особенно яростно хотели бы страстного восторга. И вот, не находя его с легкостью, страшно пугаются, что никогда так и не сумеют его испытать. Боятся безумно быть двоечниками по счастью, а потому все силы бросают на золотую медаль по мученью.