В духе времени предстает и антиклерикальная тема. Рембрандт не верит попам, перед смертью отказывается от исповеди и видит в Распятии всего лишь дурно намалеванную картинку: “Беспомощно написан этот бог!” Творец “Святого семейства”, “Возвращения блудного сына”, “Изгнания торгующих из храма”, “Снятия с креста”, огромного количества офортов на евангельские темы пребывает в конфликте с Церковью. И это тоже перекликается с советской действительностью: ведь Церковь была не голосом Бога, а органом государственной власти.

Кедрин не мог не знать, по репродукциям, конечно, так называемого “Малого автопортрета” Рембрандта. Его черты проглядывают в герое драмы. Простое грубоватое лицо, вылепленное светом. Этот человек зажат нуждою и угрозами со всех сторон. Но не порабощен ими. Он сосредоточен на главном: искусство сильнее смерти. Или, как он говорит у Кедрина, “моя палитра властвует над ней”.

Не в том смысле, что картины переживут века. Время, в конце концов, тоже конечно… Но сила духа, заключенная в искусстве, не исчезает. Рожденная художником, она работает и вне времени — в сотворчестве с силой Святого Духа.

Его кабинет — письменный стол за ситцевой занавесочкой. Видимость обособленного пространства. Такая же видимость, как многое в нашей стране. Это у англичан мой дом — моя крепость. А у нас все на виду и на слуху, все просматривается-процеживается.

Здесь он написал свои лучшие исторические поэмы. В строгом смысле их нельзя назвать историческими. Он сам это прекрасно понимал. Он писал не иллюстрации к учебнику истории, а неизменную Русь эпохи Ивана Грозного— Степана Разина — генералиссимуса Сталина. Она вламывалась в его обитель плясками и воплями, одним и тем же образом-образиной, где иконописный лик соседствует с дьявольской харей.

В повествовании о Федоре Коне есть загадочное место, блик судьбы.

К Федору в кабаке подсаживается некий тип: “На третье утро с Федькой рядом/ Уселся некий хлюст”. То ли вор, то ли подосланный стрельцами хапуга…

В последний день своей жизни Кедрин, получив небольшой гонорар в издательстве, зашел с приятелем (Михаилом Зенкевичем) в бар выпить по кружке пива. К ним то и дело подходил какой-то тип, то прикурить, то о чем-то спрашивая. Когда Кедрин вошел в трамвай, тот поднялся следом за ним…

Кто был этот человек: обыкновенный уголовник, решивший “подпасти фраера”, или сотрудник ГПУ по мокрым делам? За три дня до этого какие-то мужики чуть не столкнули Кедрина с платформы под электричку. “Хорошо, люди отбили”, — рассказал он дома. Были и еще случаи, сопоставляя которые, он грустно подытожил: “Это уже похоже на преследование”.

“За что?” — напрашивается естественный вопрос. Причин хватало. Не зря в секретариате Союза писателей он, “дворянское отродье”, числился в черном списке. Ему предложили быть сексотом, от чего он решительно отказался. Горячий и прямодушный, он не скрыл от близких этого “выгодного” предложения, чем тоже мог навлечь на себя карательный гнев.

На его письменном столе, отделенном от мира занавесочкой, стоял портрет Ивана Алексеевича Бунина. Единственного из живых классиков, кого впустил в свое уединение. Что он мог тогда знать из Бунина? Стихи, беспросветную “Деревню”, все, что выходило до революции… Об “Окаянных днях”, о жгучей бунинской отповеди большевикам Кедрин, наверное, и помыслить не мог… Он ценил в нем изгнанного и забытого лирика. Но близкие души соприкасаются над бездной. В 1918 году, находясь в Одессе, Бунин чувствовал то, что Кедрина не отпускало на протяжении всей жизни. “День и ночь, — писал Бунин,— живем в оргии смерти. И все во имя „светлого будущего”, которое будто бы должно родиться именно из этого дьявольского мрака”.

Символично место упокоения Дмитрия Кедрина. Наконец-то он обрел похвальную благонадежность. Теперь уж точно его никто не потревожит. Трехсотлетний дуб на Введенском кладбище, под сенью которого покоится прах поэта, “охраняется, — оповещает табличка, — государством”.

[1] Имеется в виду знаменитое стихотворение Дм. Кедрина «Пластинка» (1939).

 Бережной Сергей Валерьевич - писатель, критик. Родился в 1966 году в г. Севастополе. Учился в Севастопольском приборостроительном институте. Издатель, участник семинара Бориса Стругацкого, член жюри Международной литературной премии в области фантастики имени А. и Б. Стругацких. Автор критических и публицистических работ, опубликованных в журналах "Нева", "Книжное обозрение", "Полдень. XXI" и других периодических изданиях. Живет в Санкт-Петербурге. В "Новом мире" публикуется впервые.